Казалось бы, все ясно: Анненков под Черным Долом не был, в Славгород вошел 12 сентября, через два дня после его занятия зеленцовцами, и, следовательно, крестьянский съезд разгонять не мог. Но как раз последнего никак не может понять председатель суда, которому во что бы то ни стало нужно было доказать участие и вину Анненкова в разгоне съезда и в уничтожении его делегатов.

– Вы знали, что в Славгороде проходил крестьянский съезд? – обращается председатель к Анненкову.

– Я узнал об этом случайно, по прибытии в Славгород! – отвечает тот. – Делегаты съезда заблаговременно уехали из Славгорода!

– Но ведь есть сведения, что делегаты съезда, думая, что их, как представителей народа, не посмеют тронуть, остались в Славгороде!

– Я не допускаю того, ибо положение было военное, все равно что наступление. Не мог же этот съезд остаться в белой обстановке в Славгороде! – резонно заявляет Анненков.

– Следовательно, вы считаете, что он не был разгромлен?

– Да!

– Вы утверждаете, что по приходу войск в Славгород никаких повстанческих организаций: ни съезда, ни временного революционного штаба не было?

– Да!

Точно зная, что Анненков говорит правду и свернуть его с этого пути не удастся, суд больше к этому эпизоду не возвращался, разумно полагая, что дальнейшие «раскопки» приведут к снятию с Анненкова одной из важнейших статей обвинения.

Однако то, что знал суд, не знали люди, присутствовавшие на нем, и многомиллионная общественность всей страны, жадно глотавшая все, что появлялось об Анненкове и его процессе, в газетах и радио. Всякое отрицание Анненковым какого-либо эпизода, инкриминированного ему судом, расценивалось ими как запирательство для ухода от ответственности, что вызывало к Анненкову пролетарскую ненависть и удовлетворение тем, что наконец-то этот отпетый белогвардеец оказался на скамье подсудимых и получит крайнее возмездие!

Но Анненков был правдив перед судом.

– Не было ли случаев расправы без суда и следственной комиссии в момент Славгородского восстания? – спрашивает председатель суда.

– Это было! – отвечает Анненков. – В трех районах и в Славгороде были! Порок же в Славгороде не было – расстреливали, рубили…

– Жаловались ли вам крестьяне на то, что их пороли?

– Да, жаловались!

– А о таких случаях вам не говорили, что у пойманных жителей якобы вырезали глаза, полосы кожи и прочее?

– Нет, не говорили, но утверждать, что их не было, не могу!

– А таких сведений вам не поступало, что в некоторых деревнях происходили поголовные порки?

– Таких сведений я не получал, но получал сведения, что порки вообще были!

Суду очень хотелось доказать личное участие Анненкова в работе следственной комиссии и в вынесении приговоров повстанцам. Нужно отдать суду должное: он умело расставлял допросные сети и нередко Анненков в них попадал, но затем поправлялся, вносил ясность, в правдивости которой даже у суда не было оснований сомневаться.

– Следственная комиссия по делу Славгородского восстания была назначена Колчаком? – полуспрашивает-полуутверждает гособвинитель.

– Да! – подтверждает Анненков.

– Она целиком, во всех отношениях подчинялась вам?

– Да! – опрометчиво соглашается он.

– Председатель следственной комиссии согласовывал с вами действия?! – наступает гособвинитель, но Анненков уже понял свою оплошность и твердо поправляет:

– Нет, он сносился прямым проводом с Омском! Моя задача была только подавить восстание!

Не увенчались успехом и попытки суда изобличить Анненкова в личном его участии в расстрелах и порках.

Председатель: Скажите, Анненков, вы лично, сами приводили в исполнение какое-нибудь решение?