Чем Швед удерживает эту больную?

— Ты смотришь на меня с отвращением, ужасом и одновременно, любопытством, — произнесла Анна насмешливо и поднялась с дивана. — Не бойся, девочка. Я не причиню тебе вреда. Я не причиню вреда никому и ничему, принадлежащему Олегу.

Я смотрю на её прямую спину, на точёную и хрупкую фигуру. На чёрные как смоль волосы и вижу перед собой женщину, которая сама себя загнала в угол. Она сама разрушила свою жизнь, превратила её в руины. Да, она при деньгах и живёт, не зная нужды, но она дико несчастная женщина. И в этом она виновата сама.

— У меня есть сын. Ему шесть лет, — надломлено произносит Анна. — Швед не трогал меня все те годы, не заявил на меня, не пригрозил. Вообще ничего не сказал и не сделал. Просто в тот день он посмотрел мне в глаза, и я без слов всё поняла.

Она обняла себя руками, словно замёрзла.

— Он явился ко мне домой в первый же день выписки из роддома. И с порога заявил: ты должна мне жизнь, Анна. Отныне, всё, что я тебе скажу и прикажу, ты сразу выполнишь. Скажу, нужно убить – ты убьёшь. Скажу украсть – украдёшь. Скажу, встань на четвереньки и лай – ты выполнишь всё беспрекословно. Сделаешь. Всё. Что я. Прикажу. Это твоя плата за мою дочь. Или… Ты можешь отдать мне сына и смотреть, как я легко и быстро сверну ему шею. Тогда мы будем в расчёте. Выбирай.

Закончив, она всхлипнула и бросилась в туалет за зеркальной дверью.

А я сидела на шикарном диване, глядела на то место, где сейчас стояла Саррэ и ощущала себя так, словно только что меня облили вонючей жижей, от которой немедленно захотелось отмыться. Желательно облиться хлоркой и потереть тело самой жёсткой мочалкой.

Я давно поняла, что большинство людей – дерьмо. Они предают и делают страшные глупости от своей слабости и порочности.

Всегда считала, что такие мерзкие людишки существуют среди нищеты, но, похоже, в мире больших денег их не меньше.

Пока Саррэ восстанавливала своё душевное спокойствие, явились девочки с алчным блеском в глазах и фальшивыми улыбками на таких же фальшивых надутых губах.

Холёные ручки разложили передо мной на столе телефоны, гаджеты к ним, гарнитуры, чехлы.

Выбрала чисто чёрный. И чехол чёрный. Никаких украшений, рисунков и дурацких страз.

Девушки начали меня отговаривать, мол, как же для молодой девушки и чернота? Нужно розовый и вот к нему чехол с единорогами. Или золотистый, серебристый, белый… Чехольчик с цветочками, стразиками и прочей блевотиной.

Пришлось резко заткнуть их, рыкнув, что я не тупая овца, а девушка с мозгами и собственным вкусом и мнением.

Вот номер телефона выбирала дольше.

Погрузилась в выбор настолько глубоко, что пропустила момент, когда вернулась из уборной Саррэ – гордая, властная, спокойная. Так и не скажешь, что совсем недавно она предавалась страшным воспоминаниям.

Чёрт. СП – хорошая вещь. Жаль, больше у меня нет.

В зал уже вносили одежду. Развешивали на длинной катающейся перекладине разноцветные шмотки. Доставали из коробок обувь. Шуршали бумажными упаковки с нижним бельём. Вынимали из круглых и квадратных коробок сумки.

А я выбирала номер…

Остановила свой выбор на номере, заканчивающийся тремя четвёрками. Не знаю, мне почему-то понравилось.

Пока ждала, когда девушка установит на мой телефон все приложения, сделает синхронизацию и прочую муть, о которой я только сегодня узнала, я смотрела на суету вокруг, на команды и усмешки Анны Саррэ и поняла, что ни черта не стану покупать здесь.

Не стану прислушиваться к её мнению и вкусу.

Нет. Ни за что. Я лучше снова надену свои старые, потрёпанные жизнью тряпки.

Получив готовый заряженный телефон, расплатилась картой, приложив её к терминалу. Взяла чек, но даже не стала смотреть на сумму, чтобы не грохнуться в обморок. Подхватила свой рюкзак, сунула в него коробку от телефона и причиндалы к нему. И пока все были заняты коллекциями от каких-то там брендов, я незаметно выскользнула прочь и быстрым шагом направилась на выход.