– Где, где это было, направление? – спросил шепотом ротный. – Откуда доносились эти чертовы голоса, откуда? – нервно сверкнул глазами и, присев на корточки, затих.

Все промолчали, остановившись, насторожились. Где-то рядом, на расстоянии восьми-десяти метров от замыкающего группы, кто-то возился и учащенно дышал. Сергей прислушался.

– Здесь кто-то есть, – проталкиваясь к Петрухе, сказал он и кошачьим мягким шагом направился на шум.

Подтянувшись над невысоким, наполовину разрушенным забором дувала, немного помедлил, опустился. На его мокром лице засияла злая улыбочка.

– Ну, что там, Серый? – спросил подкравшийся Петруха.

– Ну? Что? Что там? – пытаясь подтянуться над забором, любопытствовал подошедший ротный.

– Там дух, ханумку трахает, – как-то с удовольствием сказал Сергей и посмотрел прямо в глаза Петрухе. – И женщина убитая, наверное, это ее мать.

– Мы слышали.

– Какой сегодня день? – как бы опомнившись, обращаясь к солдатам, возбужденно спросил ротный.

– Шестое, пятница, – шепотом произнес Иванов, взглянув на часы.

Капитан воскликнул, хлопнув себя слегка по лбу:

– Бля, бляха, как мы упустили, сегодня же день любви по их обычаям, вот нарвались, – глухо произнес он, оскалив нервно зубы, как бы предчувствуя неладное. – Передай на русло, по рации, – обратился он к радисту, – пусть свяжутся по возможности с центральным, предупредят. Видно, нам скоро потребуются в прикрытие вертушки.

– Пусть непрерывно набирают, – распорядился ротный, бросив косой взгляд в сторону радиста. – Здесь духов полна коробочка, проголодались, суки, я думаю.

Закончив свою речь, он скомандовал:

– Обходим с тыла!

Девочка лет десяти-двенадцати, стояла на коленях, чуть раздвинув ноги. Упершись головой в дверь загона, в котором толпились козы и тощие овцы, она от нечастых толчков слегка постанывала, то ли от боли, то ли от удовольствия. Широкое платье розового цвета было разорвано и покрывало ее смолянисто-черные волосы, оголяя кофейного цвета с некоторой чуть заметной белизной девичий зад, к которому, не замечая приближающихся разведчиков, позабыв об осторожности, пристроился немолодой, заросший густой черной бородой и с погано выбритым, чуть прихваченным загаром черепом, душман. Он опустил голову и, прижимая ее к своей груди, кряхтел, было видно, как крупные капли пота выступали и, собираясь вместе, стекали с его бритой головы. Бур и патронташ валялись чуть дальше, вместе с защитного цвета жилеткой пакистанского производства и туго сбитой чалмой, как будто ее только что сняли с колодки для головных уборов. Немного дальше лежала мертвая женщина с пробитой навылет головой и залитым кровью лицом, над которым уже жужжали зеленые крупные мухи. Не замечая присутствия посторонних, душман с яростью голодного волка насиловал девочку. Закрыл от удовольствия глаза и, разразившись громким выдохом, повис на ослабленном девичьем теле, всей своей тяжестью прижав ее к земле, тяжело задышал.

Окружив плотным кольцом место преступления, разведчики остановились, не проронив ни звука. Нервная гримаса перекосила лицо ротного.

– Мразь, сука, козел, – прорычал он и со всего размаху кованым армейским сапогом ударил с силой сзади, вывел его таким образом из сладостного состояния.

Вскрикнув от боли, душман повалился на бок, пытаясь в падении натянуть на себя спущенные до колен широченные национального покроя штаны. Завопил, брызнул густой слипшейся слюной, потянулся моментально за винтовкой.

– Куда? – зарычал Губанов и ударом ноги в живот отбросил его в сторону от девочки, которая, сжавшись в комок на земле, по-детски запищала и заплакала. – Гнида! – он еще раз со всего размаху ударил душмана носком сапога прямо в лицо, разбрызгивая вокруг крупные капли крови.