– Нет лучше наслаждения, чем накуриться и забыться после трудного дня работы. Как хорошо посидеть со своими друзьями, да что я говорю, братушками моими. И вспомнить свою матусю ласковую, в думках сгорая. И город родной мой, в мечтах и во сне приходящий, и легкий запах пленяющей кожи девичьей, и губы мягкие бутоном раскрытым, – сказал он и шикарно улыбнулся в темноте белым рядом ослепительных зубов.

Он, сильно затягиваясь дымом сигареты, блаженно выдохнул, еще, и еще, и еще раз втягивал в себя пьяный дым спокойствия и забытья. Он откинулся назад, краем глаза посмотрел на молчаливо сидящих своих друзей и опустил веки, неподвижно застыл в позе покойника, сомкнув руки у себя на груди, вытянулся во весь свой небольшой росточек, еле слышно застонал. Его глаза чуточку приоткрылись. Было видно в свете полного месяца, как небольшая овальная слезинка застыла в разрезе его красивых карих глаз и, немного задержавшись, растянулась в падении, как утренняя роса, скользящая по холодному листу, уже длинной, жирной каплей упала в пыль и исчезла навсегда, не оставив никаких следов. Им было хорошо сегодня. Они были все вместе, одно целое. Они чувствовали рядом жаркое дыхание друг друга, шутили, смеялись, подкалывали, язвили. Ведь сегодня прошел еще один день их пребывания здесь, в плену войны, непонимания, голодной тоски по Родине и всего того, что они уже испытали в свои восемнадцать, девятнадцать и двадцать лет, выплевывая кровавую грязь. Они распластались на берегу и слушали плеск воды и жужжание надоедливых насекомых, пребывая в сладостном состоянии спасительного дурмана.

В засаде

Как только приплюснутые силуэты боевых вертолетов исчезли из поля зрения за далеким хребтом афганских стального цвета гор и мощный гул турбин растворился в небе, звенящем зноем беспощадно палящего и пронзающего своими лучами солнца, моментально навалилась гнетущая, уже знакомая, потрескивающая тишина, иногда прерываемая глухим топотом солдатских полусапожек и лязгом боевого снаряжения.

По пыльным улицам между дувалами цепью вытянулся взвод, направляясь к руслу высохшего арыка, расположенного вдоль периметра небольшого предгорного селения. Шли тихо, прислушиваясь к каждому шороху, стараясь при ходьбе придерживать руками позвякивающие металлические предметы. «Вертушки» должны были привезти очередной дозор на подмену через двадцать четыре часа.

«А пока нам нужно защищать этих бачей при необходимости», – подумал Сергей, вытирая рукавом гимнастёрки вспотевший лоб.

– Взвод, стоять! – послышалась короткая команда ротного, прокатываясь легким шепотом по шеренгам движущихся людей.

Цепь разведчиков рассыпалась по руслу пересохшего арыка.

– Принять боевую позицию! Командирам доложить о состоянии отделений! – распорядился старший лейтенант, командир роты Губанов.

День набирал силу. При каждом взгляде в небо, гнетущее своим спокойствием, солнце оказывалось все ближе к зениту. Струйки пота текли по всему изнывающему в пекле телу, пробивая себе дорогу наружу. Х/б постепенно пропитывалось жгучей влагой пота, мокрые пятна моментально испарялись и вновь появлялись, чтобы исчезнуть, образовывая на спине и подворотничке большие белые пятна солеотложений.

Гимнастерка, пропитавшись жидкостью, прилипала к телу под тяжестью боевого снаряжения и солнца, беспощадно жалившего своими стрелами лица и руки солдат.

Сергей перевернулся на другой, еще не онемевший от лежания бок, высвободил руку из-под себя, медленно, аккуратно достал вспотевшими скользящими пальцами сигарету. Захватив ее губами, поджег спичку, прикрывая одной рукой взметнувшийся огонек и дым. Перевернувшись на спину, пощупал холодный бок еще не успевшей нагреться солдатской фляжки. Отстегнул клапан футляра, приложил ее к горячей, покрывшейся соленой коркой щеке, затем ко лбу, на мгновение застыл, принимая желаемое за действительное. «Побольше бы воды ледяной!» – подумал он. Отложив сигарету в сторону, сделал несколько коротких осторожных глотков, задержал воду во рту на долю секунды и проглотил драгоценные живительные капли, ощутив моментальное облегчение во всем своем напряженном теле. Перевернулся на живот и, с трудом напрягая зрение, пряча глаза от солнца, посмотрел в сторону уже ожившего кишлака. Было тихо. Только время от времени блеяли овцы и кучей бегали и возились в серой пыли кишлачные куры, мелкие, как двухмесячные цыплята. А точнее, дико-домашние куропатки. «Наверное, нужно машину и БТР набить ими под самую завязку, чтобы накормить наш взвод», – подумал Сергей и сглотнул густую липкую горьковатую слюну, представив себе большой круглый стол, аккуратно застеленный чисто пахнущей белоснежной скатертью. Запах домашних цветов, только что срезанных в саду, ласковые руки своей мамы, которая суетилась возле него, старалась угодить ему во всем, что он попросит. И стало так хорошо и приятно на сердце, что Сергей позабыл о своей настоящей жизни. И о том, что он здесь, в Афганистане, и о том, что ему сейчас идти в бой. Ему казалось, что он дома, растянулся на большой пуховой перине, наслаждается жизнью вольной и беззаботной. Он, Сергей Крымов, солдат своей Родины. Он, недавний студент и хороший друг своих друзей. И заклокотало у него в груди, обволакивающей дрожью пробежала по всему телу волна сиюминутного наслаждения. Он зажмурил глаза, и ему стало больно от судороги, взорвавшейся в голове. Закрывая руками перекошенное лицо, Сергей встал на колени.