В жилах Фрая горит огонь. Фос пожирает его изнутри, и так будет продолжаться еще не меньше трех часов. Проверено. Пальцы плохо слушаются, а саксофон кажется чем-то чужеродным и неестественным, как стетоскоп в лапах кровельщика.

– Может все же пора завязывать? – пронеслось в мозгу Фрая.

Он вел музыкальную тему, и время от времени морщился, как от зубной боли. Грос, его лучший друг был просто невменяем. Он колотил по барабанам так, словно хотел покончить с ними раз и навсегда. Те жалобно ухали, а тарелки возмущенно цыкали и угрожающе звенели, когда он прикладывался по ним после сбивок. Что касается ритма, тот плавал, как только что народившийся утенок, темп то резко ускорялся, то замедлялся. В какие-то моменты казалось, что еще немного и все совсем остановится. Их самый веселый и легкий номер «Поддай, малышка, жару!» на глазах превращался в похоронный марш. Ланг, их контрабасист, вечно немного сонный и заторможенный тип, удивленно посмотрел на Фрая. В его глазах читалось сразу двенадцать вопросов. Вот только три из них: – Какого лютика здесь происходит? Как мы будем играть вечером на публике? Где тут выход?

В конце второго куплета Грос закатил глаза и выдал длинную, как автоматная очередь дробь. В конце автомат заело, и дробь рассыпалась. Тут-то терпение Фрая и закончилось. Внутри он уже давно закипал, как чайник на плите, но теперь крышку сбило струей пара и Фрая прорвало. Он отнял саксофон от губ и, не глядя, кинул вниз, на плюшевый диванчик. Схватил со стола метроном в ореховом футляре и метнул в Гроса.

Тот даже не дернулся. Бум! Во все стороны полетели обломки! Его счастье, что Фрай промахнулся. Метроном ударился о стену в паре сантиметров от головы Гросса с такой силой, что посыпалась штукатурка. Что, впрочем, немудрено, учитывая ветхость Гаваны. Музыка оборвалась и в полнейшую тишину птичьим щебетом вплелись голоса поваров на кухне. А потом все взорвалось еще раз!

– Какого черта! – взревел Грос, выскакивая из-за барабанной установки, как чертик из табакерки. Цзвень! Это упала на пол тарелка. Бэм! Это покатился по полу барабан. Тики-трики! Это Грос швырнул в сторону барабанные палочки. У всех просто челюсти отпали! Таким они добряка Гроса еще не видели. Глаза красные, огромные. Ноздри раздуваются и грудь ходуном. Разве, что пена изо рта не пошла для полноты картины. Ну просто бык, а не таракан! Дальше больше. Не теряя ни секунды, одним прыжком Грос налетел на Фрая. С диким воплем обрушил град ударов на лучшего друга. Тот, надо отметить, в долгу не остался. Ох, и сцепились же они, и пошла битва! Ланг отставил контрабас в сторону, и попытался было разнять друзей, но куда там! Его закрутило и отшвырнуло в угол. А Том и Йен так и остались сидеть со своим кислым пивом и отвисшими до пола челюстями.

Тем временем Грос и Фрай в одном лягающемся, кусающемся и шипящем клубке прокатились по кабаку, сметая все на своем пути. Грохот стоял неимоверный. Во все стороны разлетались столы, стулья и приборы. Казалось, наступил последний день Гаваны, и все кончится тем, что рухнет крыша.

На счастье или на беду в тот день в заведение заглянул его владелец, пит бультерьер Лаки, бывший боевой пес и любимец публики, вложивший все деньги в Гавану, когда она еще была приличным местом. Лаки сидел в своем кабинете, с тоской глядя в пустой сейф, когда услышал жуткий шум из зала. Он изумленно повел ушами и зарычал.

– Не рановато для веселья?

В то же мгновенье что-то с грохотом ударило в дверь кабинета, и раздался вопль Фрая.

– Чертовы тараканишки! – взревел Лаки и пулей вылетел в зал. Они его доконали! Играть толком не могут, а туда же – подай им жалованье, да еще и пиво налей! Теперь еще и драку устроили!