3-й черт. А как же.

1-й черт. На кровати стал жаловаться. Кровати его, видите ли, не устраивают. Ты смотри, какой! Кровати ему жесткие!

3-й черт. А как я ему судно подавал? (Гордо.) Вежливо так, но настойчиво. А дальше его уж дело: не хочешь, не надо. А я действую согласно должностной инструкции.

1-й черт. Ну, профессионал! Что тут говорить! Хоть и без диплома.

3-й черт. А на черта мне этот диплом-то? Главное что? Ориентируешься в реальной обстановке, значит, профессионал!

4-й черт (мечтательно). А я еще люблю, когда в рифму говорят. Успел записать за ним две последние строчки.

Черти. Вот это ты молодец, а мы вот не догадались.

4-й черт (читает по бумажке). «На лице часов усы закрутились стрелки. Наклонились надо мной сонные сиделки».

Черти. Здорово! Прямо за душу берет.

4-й черт. Мне кажется, что это он нас и имел в виду.

Черти (удивленно). Как это?

4-й черт. А ведь мы эти самые сиделки и есть. Все время над ними наклоняемся: то одеяло ему подоткнешь, то подушечку поправишь.

Черти начинают подтыкать одеяла под больных, поправляют подушки.

Диабатов. Ну замучили эти галлюцинации. Просто сил никаких нету. Когда же это кончится? (Замолкает, поворачивается к стене, снова засыпает.)

Больные уже вышли из состояния гипнотического сна. Их в палате четверо. Диабатов спит, повернувшись к стене. Остальные трое ходят, разговаривают.

Равнобедренко. Врачи тут неплохие. Внимательные.

Тарасюк-Дятленко. Профессор, как его? Тернов-Просушенный, солидный такой, авторитетный.

Котин. А младший медицинский персонал мне лично не нравится. Я больше люблю, когда там женщины, ну, девушки, с причёсочками, с челочками, в колготочках, в общем – медсестры когда. Это совсем другое дело. Шуры-муры, туда-сюда. Галина Ивановна – женщина, правда, видная. Все при ней, все на месте.

Входит первый черт в халате.

1-й черт (смотрит в бумажку). Тарасюк-Дятленко, на процедуру. (Снова смотрит в бумажку.) А Равнобедренко у нас готовится. Где у нас Равнобедренко?

Равнобедренко. Вот он я. Здесь.

1-й черт и Тарасюк-Дятленко уходят.

Равнобедренко (обращается к Котину). А чего там, на процедурах-то, делают?

Котин. Ну, кому что, это уж по предписанию врача. Кому что пропишут, тому то и делают.

Равнобедренко. Ну хоть не больно?

Котин. Не больно, но страшно.

Равнобедренко. Очень уж эти медбратья подозрительные. Как на них посмотрю, так сразу мне кажется, что схватят они меня и потащат на сковородках поджаривать.

Котин. Ну ты что? Ну и фантазия у тебя! Какие сковородки? Это же медицинское учреждение! Это тебе не фабрика-кухня какая-нибудь! Там котлеты поджаривают.

Раздается крик больного, ушедшего на процедуру.

Равнобедренко (пугливо). А! Что я тебе говорил! Вот тебе и не больно. Слушай, а что ты о нем думаешь, об этом Тарасюке-Дятленко?

Котин. Да ничего не думаю. Что мне, делать, что ли, нечего, о нем думать?

Равнобедренко. А по-моему, никакой он не больной.

Котин (заинтересованно). Да? А кто же он тогда?

Равнобедренко. Кто, кто? (Озирается по сторонам.) Агент влияния, вот кто он!

Котин. Как агент влияния? Зачем в больнице-то? Какой смысл?

Равнобедренко. Как какой? Ходит и влияет на всех. Подозрительный тип. Я сам давно за ним наблюдаю. Точно тебе говорю – агент влияния. Вот сейчас придёт он, будем спрашивать, что да как, а он ничего не скажет. Вот посмотришь сам. Неприятный тип. Отозвал тут меня в сторону, сует какую-то бумажку: «Это, – говорит, – данные статистики за 1913 год, а завтра получишь за 1914. Прочтешь и передашь другому». Я спрашиваю: «Зачем они мне?» А он говорит: «Читай, читай. Так надо». Точно – агент влияния.