Он мог бы и не задавать эти всем известные вопросы. Конечно же, мы знали, какой страшный вой и плач подняло Британское королевство, выставив Россию захватчиком чуть ли не половины земного шара. Мы знали, что Османская империя пообещала объявить газават, если наша армия захватит магометанские княжества Северной Индии. Мы слышали о том, как властители Австрийской империи и Пруссии осторожно заявили нашему правительству, что не допустят дальнейшего продвижения Суворова вглубь Азиатского континента. В общем, чуть ли не весь свет старался схватить нас за рукав и остановить непреклонное продвижение на юг. Кажется, и сам Александр был не уверен, сможет ли он остановить неукротимый натиск князя Италийского. И вот теперь он хотел убедиться, что сможет в случае необходимости надеть намордник на одного из самых знаменитых своих бойцовских псов и удержать его на цепи.

– Мне нет необходимости обещать это, – ответил Суворов и у императора недоверчиво округлились глаза, потому что он решил, будто полководец открыто объявил о своем непослушании. – Вашему императорскому величеству прекрасно известно, что я всегда подчинялся приказам государя.

Услышав конец фразы, император успокоился и снова позволил себе благодушно улыбнуться. Эх глупый мальчишка, ты даже не подозреваешь, кого пытаешься укротить!

− Конечно, князь, я всецело уверен в вашей преданности монарху, − кивнул Александр, а дальше беседа приняла совсем невинный характер.

Впрочем, когда Суворов вышел от царя, я видел, что не просто раздражен, а впал в совершеннейшую ярость. Шуткам и издевательствам подверглись почти все встреченные на нашем пути придворные, однако узнав прославленного военачальника, они предпочли терпеливо сносить его шалости. У одного почтенного служителя князь забрал парик, второго заставил танцевать с собой, с третьим и вовсе закукарекал петухом.

Когда мы вышли из дворца, толпа придворных все еще стояла на площади и при виде полководца снова разразилась приветственными криками. Однако Суворов разыгрался не на шутку. Он не стал садиться в великолепную карету, а оглянулся и осмотрел нас, свою свиту, по-прежнему преданно шагающую позади. Когда он остановил взгляд на мне, мое сердце ухнуло в пятки. Нет, только не это, я не хочу участвовать в его проказах на глазах всего народа.

− Ну-ка, Витя, сделай одолжение, прокатись-ка вместо меня, − приказал полководец, подзывая меня к себе. – А я лучше на своей тарахтайке, мне так привычнее.

Офицеры расступились, чтобы пропустить меня к начальству, а я обреченно подошел к карете.

− Ну же, Витенька, голубчик, не хмурься, проедься с ветерком, − уговаривал меня Суворов, подталкивая к карете. Как будто у меня был выбор!

Чтобы усугубить сходство с собою, он стащил с себя нарядный мундир с орденами и натянул на меня. Мундир оказался тесен и узок, ткань сразу стянула мою грудь, я еле дышал. В качестве последнего штрижка Суворов нахлобучил на меня свою треуголку и усадил рядом Прохора и двух адъютантов, Стрельцова и Кушникова.

− Давай, езжай! – закричал он басом и кучер хлестнул скакунов.

В тугом суворовском мундире, еле дыша, не смея поднять голову, я поехал в роскошной царской карете с открытым верхом, думая при этом, что военачальник намеренно решил отказаться от императорской милости, чтобы показать, как он недоволен монархом. А верному знахарю Виктору теперь придется ехать в блестящем экипаже на потеху толпы. Впрочем, маневр Суворова заметили только первые ряды зрителей, основная часть народа подмену не обнаружила и продолжила приветствовать кумира ликующими криками.