– Помянешь с нами? – спросил Виктора пожилой боец, по возрасту не принятый в ряды тех, кто сражался на передовой, но вполне сгодившийся для службы в тыловых подразделениях, транспортных обозах и траурных похоронных командах.

Тот в знак отрицания помотал в ответ головой. Ему претила пагубная привычка употребления любого вида алкоголя, чем страдали, а оттого получали многие неприятности в жизни его соседи по улице, коллеги по работе на заводе, многие друзья. Он видел обезображенную пьянством внешность, которая всегда следовала бок о бок с бедностью в их семьях и с неприятностями на предприятии. И хотя солдатские поминки не были тем пьянством, что наблюдал он раньше до войны, согласиться с предложенным так и не решился.

Попав в пулеметный расчет после пребывания в похоронной команде, он сразу же снова оказался в роли землекопа. Саперная лопатка не покидала его ладоней многие дни подряд. Он вместе с бойцами вырыл десятки метров траншей, ходов сообщения, яму под будущий блиндаж и не меньше десятка основ для подготовки позиций своего собственного расчета со станковым пулеметом.

То и дело он, в составе групп из таких же молодых и недавно прибывших на фронт парней, отправлялся на разгрузку подошедших обозов или автомобильных колонн с продовольствием, имуществом, оружием и боеприпасами. Потом перетаскивал все это на заранее подготовленные склады в прифронтовой зоне или в ближнем тылу, а то и носил уже изрядно надоевшие деревянные ящики с веревочными лямками ближе к передовым укреплениям.

Настоящая служба началась для него только осенью, когда занятия по тактике и тренировки с материальной частью оружия сменялись караулами и дежурствами на одной из оборонительных линий. Летнюю жару и сентябрьскую легкую прохладу сменили октябрьские дожди, было холодно. Ослабленный недоеданием молодой организм давал о себе знать. Все мысли Виктора и его товарищей каждую минуту были направлены на то, чтобы заполучить дополнительный паек и хоть ненадолго почувствовать сытость в желудке. Ему снился ночью горячий хлеб из печи, что пекли сначала его престарелая бабушка, а потом мать или сестра. Виделся ему довоенный обед из заводской столовой и беленая молоком похлебка в глубокой тарелке на столе в родном доме. А еще вареная и смоченная маслом и обсыпанная зеленью картошка с собственного огорода да соленые огурцы из погреба.

– Мочи нет уже, так жрать охота, – пожаловался ему один из бойцов расчета, почти такой же молодой, всего на год старше самого Виктора. – Сейчас бы свой тройной паек смел бы зараз, не прожевывая.

Через несколько дней, когда немного распогодилось, выглянуло из-за облаков совсем не жаркое осеннее солнце и прекратилась череда затяжных дождей с обилием холодных, почти ледяных ночей, он снова угодил в наряд на разгрузку транспортного обоза.

– Видел, чего привезли? Такого раньше не было. А сегодня прям много, – тихо произнес, глядя прямо в глаза Виктору, его товарищ.

– Ты о чем? – не понял тот и повернулся в сторону упомянутого склада, куда они только что перетаскивали ящики, мешки и коробки.

– Тушенка там, дурья твоя башка! – обрушился на него собеседник, только что блеснувший своей наблюдательностью.

Виктор тяжело вздохнул. Прибытие на передовую продуктов питания, столь редких и дефицитных в солдатском рационе, со слов бывалых воинов, говорило ему только о том, что уже скоро придется ждать какого-то значимого события, скорее всего, наступления на их участке фронта. В бою он еще не был, а потому по своей юношеской наивности очень хотел побыстрее окунуться в самую гущу боев. Мечтал и даже бредил мыслями о ведении огня из своего пулемета и представлял себе целые поля, заваленные сраженными им телами врагов.