Поставил его на землю, открыл:

– Вот.

Внутри ящичка в живописном беспорядке лежали навалом различные отвёртки, несколько ржавых напильников, куски проволоки, кусачки, молоток, и здоровенные плоскогубцы.

Ничего подходящего не было…. Андрей посмотрел на механика-водителя:

– Слышь, бронЯ! Тебя как звать?

– Пашкой кличут…

– А меня Андрей. Слушай, Паш, у тебя пинцета какого-нибудь нету?

– Чего-о? – танкист с удивлением раскрыл глаза, – пинцет?! Да откуда? Я же не дохтур!

– Ну, а узкогубцы какие-нибудь?

– Узкогубцы… Утконосы, что ли?

– Ну да, они самые! Пускай будут утконосы! Есть?!

– На, держи, – танкист Паша запустил руку в бездонный карман своего замызганного комбеза и выудил оттуда небольшие, и чрезвычайно ржавые узкогубцы, – пойдёт?

Андрей схватил инструмент и с сомнением показал их Агнии:

– Это пойдёт?

Он легонько потряс её за плечо. Она с трудом открыла глаза и сквозь зубы:

– Да давай уже! Конечно, пойдёт.

Андрей заполошно обернулся:

– Слышь, Паша! У тебя какой ни то брезент есть в танке? Ну или тряпка там… только чтоб не грязная!

– Х-хы… не грязную ему подавай… скажешь тоже! – Пашка полез на моторно-трансмиссионное отделение танка и стащил оттуда свёрнутый в скатку кусок брезента. Он развернул его – брезент был изрядно порван осколками и запачкан грязью и маслом.

– Да не разворачивай ты его весь! Просто сверни вчетверо – надо под неё подложить! Не в грязь же мне её голой спиной укладывать!

– Да ты чё делать-то собрался? Кончается твоя девчонка, не видишь, что ли?

Механик-водитель много повидал на этой войне, и то, что сейчас видели его глаза, однозначно говорило ему, что жить девушке оставалось совсем чуть-чуть: она лежала, согнув ноги и прижимая руки к животу, пальцы её были окровавлены – весь лётный комбинезон на животе был буквально пропитан кровью. Было очевидно, что ранение у неё крайне тяжёлое: она была в полуобморочном состоянии, губы дрожали, дыхание было прерывистым, её всю била крупная дрожь.

Андрей бережно приподнял её за плечи, и поднял лицо к танкисту:

– Давай, подкладывай быстрее свой брезент!

Андрей уложил её, повернул на спину, с трудом распрямил ей согнутые ноги, отвёл её руки от места ранения, и стал расстёгивать и стягивать с неё лётный комбез…. Поднял вверх свитер, гимнастёрку…

Страшно запершило в горле, захолонуло сердце: вид, открывшийся его взору, привёл его в полное душевное изнеможение. Красивое, обнажённое тело, показавшееся ему ослепительно белым на этом грязном куске брезента, было буквально искромсано: весь живот и всё, что ниже, было буквально залито кровью.

Закружилась голова, появилось ощущение, что отнимаются ноги…

«Андрей! Ты должен это сделать! Делай же! Не тяни!» – настойчиво долбилась в голове одна-единственная мысль.

– Ч-чёрт! Чёрт! Мать твою… твою мать… как же…

Дрожащими руками он начал зачерпывать снег с ближайшего небольшого сугробчика и стал смывать снегом кровь с её живота. Открылись два входных отверстия: одно чуть повыше пупка, второе немного сбоку от него.

Танкист упёршись руками к колени, наклонился, чтобы посмотреть, и изрёк авторитетно:

– Амба, лейтенант. Не жилец. Не мучай девчонку, дай умереть спокойно.

– Да не умрёт она, – Андрей продолжал зачерпывать рукой снег и смывать кровь у неё с живота, – она выживет.

– С такими ранениями не выживают, – танкист сопел ему плечо.

Андрей досадливо отмахнулся от него:

– Слушай, не мешай, а?

– Скажи ему… пусть меня подержит за плечи, – она опять пришла в сознание, – чтобы я не дёргалась. Когда ты будешь тащить.

– Слышал?! – Андрей обернулся на мех.вода.

– Ну, девка у тебя! Железная! – Паша обошёл её, встал на колени и взял покрепче её за плечи: