– А Трупоед где? – спрашивает прокуренный голос, жуя слова.

– А я почём знаю? – буркает в ответ другой, злой и нервозный. – Я ему сторож, что ли? – он добавляет уже спокойнее: – Может, пошёл перекусить.

Ржание двух глоток.

– Главное, клиенты на месте, – говорит Злой. – Трупоед к ним не относится.

– И то правда, – соглашается Курильщик. – Ну давай, наверно. Грузим.

Истошный скрип и стук откинутого борта. Возня и натужное кряхтение. Мне становится легче – они начинают разбирать кучу тел, в которой я лежу, и вторым снимают того, который уже битый час давит мне на грудь. Я изо всех сил стараюсь не шевелиться и молча проклинаю скупость Трупоеда, продающего мертвецов без упаковки. В пластиковом мешке изображать покойника мне было бы куда легче.

Меня берут за плечи и за лодыжки. Я едва не открываю глаза, чтобы посмотреть на тех, в чьих руках оказался. Меня раскачивают и забрасывают в кузов. Я падаю спиной на что-то мягкое – похоже, на того, кто только что лежал на мне. Теперь ему придётся терпеть, и тоже молча.

Я надеюсь, что следующий мертвец пролетит мимо, но мне редко везёт. Тело приземляется на меня – и от удара разваливается. Не знаю, что делал с ним этот мясник, но из тела вываливаются кишки, льётся стухшая кровь, выпадает что-то склизкое и холодное – и прямо мне на грудь, на шею, на лицо. Меня передёргивает от отвращения, и я едва сдерживаюсь, чтобы не выскочить из кузова.

– Ты чего так швыряешь, баран? – орёт Злой. – Он весь вытряхнулся! Упаримся собирать!

– Ну так откуда я знал? – оправдывается Курильщик. – Мы его с тобой вместе кидали, если что!

– Баран! Баран тупой! Вечно лажаешь, а потом лишь бы меня приплести!

– Ладно тебе, как есть, так и довезём. Всё равно их там так и так распотрошат.

Злой хмыкает, и они принимаются догружать оставшихся. Грузовик качается от падающих в кузов трупов. Я молча давлюсь сухими спазмами.

– Ну всё, – Злой хлопает руками, видимо, вытирая ладони. – Едем. С Трупоедом без нас рассчитаются.

– Ага, – Курильщик щёлкает зажигалкой. – Слушай, а что значит «баран»?

– Не знаю, – Злой плюёт под ноги со смачным шлепком. – В книжке вычитал.

– Ну да, – Курильщик затягивается. – Ты же у нас умный. Книжки читаешь.

– А то, – судя по тону, Злой довольно скалится.

Они садятся, раскачивая грузовик, хлопают дверьми и трогаются. Тела подбрасывает на ямах, они елозят по дну кузова на поворотах. Холодные кишки таскает прямо по мне. Воняет так, будто я оказался на бойне, которую закрыли на неделю под тропическим солнцем.

Я говорю себе, что выдержу. Не шевельнусь раньше времени. Что бы на меня ни вывалила судьба – не отступлю, не соскочу, не сдамся. У меня есть цель. Если ради неё надо умыться тухлой кровью – хорошо. Главное, что в конце Николас Дэй умоется кровью своего сына. А потом сдохнет.

Я знаю, куда мы едем, знаю, что дорога долгая, но мне она кажется бесконечной. Я даже рискую открыть глаза – темнота и безвременье невыносимы, хочется хоть как-то ориентироваться в пространстве, хоть как-то отмечать проходящие минуты. Мне снова не повезло – оказалось, грузовик крытый, и вместо ночного неба я вижу только колышущийся брезент.

Мне нельзя бездействовать так долго. Нужна цель перед глазами, иначе я начинаю думать. Темнота становится плотнее, брезент превращается в экран для проектора воспоминаний. Я вижу жену и дочку – сначала живыми, а потом убитыми; иначе не может быть, только не здесь, в этом кузове, полном мертвецов. Женская ладонь ложится мне на лоб, она ледяная и при этом знакомая. Ничего не могу с собой поделать и поворачиваю голову: жена лежит рядом, лицо синюшное и застывшее, немигающие глаза уставились на меня.