– Ты куда, леший? Не уплывай, леший. Ха-ха-ха!

Данила уловил в её голосе нотку испуга и понял: «Алька не хочет, чтобы Леший ушёл».

– Моюсь! – крикнул Шпана надув щёки пузырём. Ливень громил голову. – Небеса сошли с ума.

Данила вышел на берег, в кроссовках чавкало, хромота пришла к отбитой ноге, одежда неприятно липла к телу.

– Ты здесь, Леший? – воскрес радостный голос Альки, ладони держались за угол квадратной колонны. «Шкодная мордашка» со счастливой улыбкой внимательно наблюдала, как Шпана, хлюпая сырыми носками в кроссовках, подошёл и забрался на первый этаж стройки.

– Прости, Леший. – Обеими ладонями Бестия погладила рукав куртки Данилы.

– Назовёшь Лешим, – Данила недовольно собрал на переносице морщины, – и станешь Лешой. – Он мотнул головой в сторону, намекая на то, что скинет в тот грязный омут.

– Туда, откуда ты сейчас причавкал? – спросила Алька, сияя счастливой улыбкой.

– Оно самое.

– Хочешь сказать, закинешь меня в грязь?

– Именно, – кивнул Данила. – Так точно.

– Я утону, – подбоченилась Бестия, с воинственным видом выдвинула подбородок. – Что делать будешь?

– Похороню.

– Рискни. – Алька упёрлась лбом и кулаками в бок Данилы и столкнула с плиты на землю.

– Ты, чудо чудное. – Глаза Шпаны бегали по земле, искали: чем бы таким лёгким запулить? – Беспредельщица. Сейчас уйду.

– Уходи-и, – пропел унылый голос бестии, потухший взгляд вылил на недруга свинцовую пустоту. – Звал что ль кто?

Боль в ноге усилилась, Шпана поковылял вдоль стройки.

– Ты куда? – плаксивый голосок Альки запнулся; она помолчала, взволнованно забегала глазами. – Уходишь?

Данила не отвечал, недовольно хмурился, скользил по грязи, омываясь нещадным дождём.

– Уходишь? – Бестия перебежала к следующему проёму. – Уходишь?! – громче крикнула Алька. – Я сейчас кирпичом по башке заеду! Отвечай, каратель, уходишь?!

Данила молчал, чавкал кроссовками по грязи, но остерегался прилёта – «запечённой глины по котелку».

– Уходишь? – жалобный голос Альки сорвался на писк и дрогнул. – Уходишь, да?

«Сейчас заплачет», – подумал Данила и, пожалев Бестию, гаркнул:

– Нет!

Алька быстро вытерла ладонями пузатые слёзы с ресниц. Слух Данилы уловил слабое шмыганье носа. Довольный, он усмехнулся: «Проучил».

– Да и вали отсюда, козла-козлина козлячья!

Вспыхнув, Шпана развернулся, из-под ног сжал в кулак грязь, яростно запустил в оборзевшую маленькую ведьму.

– Вот за это слово… – Данила запнулся.

Бестия вытащила язык, зажав ладонями уши, и часто моргала. Шпана, покачивая головой, расцвёл улыбкой:

– Откуда взялась такая?

– От верблюда.

– Раз отвечаешь, значит, слышишь. – Данила нарочито грозно собрал брови над переносицей, выдвинул нижнюю губу. – Так я тебе за это слово…

– Ты сейчас похож на быка! – перекричала его «ведьмочка», заставив заткнуться. – Которому кое-что дверью прищемили! – Опустив руки и надменно вскинув подбородок, Алька крикнула:

– Ладно, бедолага, залезай под крышу. А то завтра сопли распустишь… температура там всякая. Лечи потом тебя.

Данила не сводил удивлённых и обескураженных глаз с заносчивой «залипухи».

– Спички есть, – спросил Шпана и пониженным тоном договорил, – ходячая неожиданность?

– Зажигалка, – похвасталась Бестия, зажигалка-пистолет появилась в кулаке. Озорной щелчок пальцем и блестящий пистолетик подарил огню жизнь из ствола. – Брат подарил.

Данила сгорбился, похромал дальше.

– Стой! – потребовала Бестия. – Всю стройку обходить решил? Я постарею, пока ты придёшь.

– Ты мне ногу отбила кирпичом. Идти всё больнее и больнее.

– Ой, ой. Надо же, обидели мальчика без двадцать первого пальчика.

Шпана остановился, надул щёки, опасаясь, что могут лопнуть, шумно выдохнул в небеса; взгляд стрельнул в это – девчачье существо.