О том, что началась война, в тундре узнали не сразу: в то время не было раций. Канинские оленеводы, забрав детей из школы, спешили к месту летовок. Бригада моего отца Артемия Федотовича задержалась около Ибэй яхако – Талой речки. Говорят, она никогда не замерзала, даже зимой при любом морозе – возможно, тут какие-то источники, ведь никто не изучал. Вообще, на Канине немало подобных загадочных мест. Итак, конец июня 1941 года. Время горячее для оленеводов. Вынужденная остановка на три дня. Ждали двух пастухов, уехавших в Шойну за продуктами и за почтой. Прошли все сроки, а их все нет и нет. Стали подумывать: а не случилось ли с ними что-нибудь?

Наконец, приехали и ошарашили всех своим сообщением: «Началась война…. На Советский Союз напала Англия, взят Ленинград, к Москве подходят». Как они поняли, так и весть донесли.

Не знаю, как взрослые, но на нас, детей, это слово не произвело особого впечатления. Тогда еще не понимали, какое горе несет война людям.

Уже в июле начали из тундры увозить мужчин вначале в Шойну, затем на пароходе в Архангельск, а там – кого куда. Уезжали на оленьих упряжках наши отцы в сопровождении наших матерей. Лето было жаркое, комары, мошкара, овода. С самого Тонкого Носа до Шойны километров двести нужно проехать. Казалось, жизнь в стойбищах замерла, даже дети как-то попритихли в ожидании родителей из Шойны. Наконец, дней через 10-15 показывалась вереница упряжек. Дети прыгали от радости, бежали навстречу настороженные. Если мама вела упряжку отца и пустые нарты, значит, его (отца) взяли на войну. Были счастливы семьи, жены, матери, когда хозяин по какой-либо причине возвращался обратно. Учитывались при этом возраст, здоровье, а кому-то давали бронь. Казалось, постепенно осиротела тундра. Остались пасти тысячные стада женщины, старики, подростки, и притом не только мальчики, но и девочки. Каждый год во время летних каникул трудились дети вместе с взрослыми: рыбачили, на пару с женщинами ходили на ночное дежурство в стадо.

Весной собирали целыми мешками шерсть с линяющих оленей и отправляли, а куда и для чего, мы тогда не знали.

Доставали личинки оводов со спин оленей. Был план – тысяча личинок. Надо сказать, занятие это не из приятных: во-первых, оленю больно, он брыкается, не дается. Если лежит на земле со связанными ногами, бьется, дышит тяжело, будто стонет, во-вторых, страшно и противно выдавливать из-под шкуры оленя через маленькую дырочку в шкуре живого, шершавого, круглого угря размером с небольшой грецкий орех.

При выполнении и перевыполнении плана колхоз начислял трудодни. Нередко собирали и отправляли посылки на фронт: шили тобаки, шапки, рукавицы и даже малицы. Вероятно, их отправляли на Карельский фронт.

Рядом со взрослыми женщинами занимались шитьем и девочки, они были опорой и главными помощницами матерей. Иногда все хозяйство держалось на подростках: если мама рыбачила, дежурила ночью в стаде, вся работа в чуме ложилась на плечи девочки-подростки: наколоть дров, развести костер, сварить и накормить младших, уложить спать, высушить, отремонтировать одежду, выстирать, наносить воды и т. д.

В тундре не было голода в полном, страшном смысле этого слова. Если человек неленивый, мог обеспечить семью рыбой, мясом, летом – ягодами, грибами. Не хватало хлеба, муки, сахара, чая… Что делать? Война, обходились без них. Правда, очень болезненно воспринималось женщинами-ненками отсутствие заварки – настоящего чая. Но где его взять? Готовили травяные чаи: сушили цветки багульника, красно-коричневые цветки сабельника, а под осень – уже сухие коричневые листья иван-чая, напоминающие по запаху и виду настоящий грузинский чай. Таким образом, находили выход. На зиму заготовлялись целые мешочки трав, ими также и лечились.