Он по-хозяйски прошел внутрь кухни и сел за стол.

– Ты часто готовишь еду? – неожиданно спросил он.

На этот вопрос отвечать было не стыдно.

– Всегда.

– Ты кухарка?

– Нет.

– И кто ты тогда?

Вот и добрались до самого главного.

– Я, наверное, скоро выйду замуж за твоего отца, – честно, но осторожно ответила она.

– Ты его любишь?

– Разве для этого обязательно любить?

Нельзя было говорить такое ребенку, но он, очевидно, уже и так был отравлен взрослой жизнью и этой проклятой откровенностью отношений. Один развод его родителей уже чего-то стоил.

– А и правда, – философски заметил он, поднимая одну ногу на стул и упираясь в нее подбородком. – Ты с ним спишь?

– Сколько тебе лет? – Она повернулась к нему.

– Двенадцать.

– Нет, я с ним не сплю.

– А если бы мне было восемнадцать, то ответила бы, что спишь?

Разговор становился все интереснее, и Нора радовалась тому, что с плитой было покончено. Она выложила все шарики на тарелку и подсела к Парису за стол.

– Нет, все равно сказала бы, что не сплю. Я живу здесь, а он у себя.

– Как-то плохо верится. Но то, что ты живешь здесь, я уже понял, – сказал он и взял первый шарик.

В результате он съел чуть больше половины, хотя так и не признался, что еда ему понравилась. За это время он успел выяснить почти все, что ему было интересно. Сколько ей лет, чем она занимается, какие книги предпочитает читать и умеет ли играть в видеоигры, а также любит ли кататься на велосипеде и плавает ли где-нибудь помимо пропитанных хлоркой бассейнов. Наверное, ему понравились ответы. Во всяком случае, он разговорился и даже вынул очки из кармана, признавшись, что должен носить их постоянно. Тогда Нора удивилась, что его мама не заметила отсутствия очков, когда оставляла его, на что он ответил легко и просто:

– Мама и сама не всегда помнит об очках. Она же была против. Она не из тех, кто настаивает на брекетах или линзах – предпочитает, чтобы я сам все выбирал. На очках настоял окулист, и она даже разругалась с ним. Но мне все равно. Я же не надеваю их практически – только когда по дому хожу или играю без друзей.

Большеголовый, сутулый, худой и по-мальчишески угловатый, Парис преображался, стоило ему заговорить. За проведенное рядом время они не стали друзьями, но Нора поняла, что если ей скажут провести с ним еще один день, она уже не будет так отчаянно бояться.

Он ушел так же тихо, как и появился. За ним приехала машина, и Парис скрылся за воротами, даже не попрощавшись. Нора не удивилась и этому – он не поздоровался, когда увидел ее. Правила приличия были ему не нужны.

Когда все посторонние скрылись из виду, она немного постояла во дворе, а потом все-таки решила пройти в главный дом. Страх все-таки заполз к ней под кожу, поскольку оставалась небольшая вероятность, что она найдет окоченевший труп непутевого папаши. К счастью, завернутая в белое одеяло мумия уже исчезла с того места, где она ее оставила, и это могло означать только одно: Эрик очнулся и утопал оттуда на своих двоих. Этого было вполне достаточно, и она решила покинуть все еще дурно пахнувшие покои, но хриплый голос остановил ее.

– Как он?

Эрик сидел в кресле возле окна, все в том же одеяле, и смотрел во двор. Нора ответила, не сходя с места:

– Нормально.

– Я дерьмовый отец, знаю, можешь не говорить.

– И не собиралась, – приврав только самую малость, возразила она.

Хотя, лжи здесь было немало. На самом деле ей хотелось исколотить его тем, что попадет под руку, наорать на него, обозвать всеми самыми худшими словами и оставить переваривать все это в одиночестве.

– Рассказывай, – правильно угадав ее намерения, хохотнул он.