Перед внутренним взором Таэш промелькнули обрывочные картины – чёрная прохладная пустота, всполохи голубого пламени, локон белых волос в тёмной поблескивающей луже, широко открытые, яростные, бездушные глаза… .

Таэш привстала со своего стула, как заведённая деревянная кукла, её затрясло, она втягивала в себя воздух с громким хрипом, ничего не выражающие глаза вперились в пустоту. Все присутствующие повскакивали со своих мест, заозиравшись, в нерешительности. Глаза Таэш закатились, она резко выгнулась назад и начала падать. Стоявший рядом управитель слугами опомнился и подхватил её, мягко опуская на плиты пола, девушка не осела, не повисла у него на руках, она застыла вытянувшись струной, он будто статую клал на землю. Чья-то властная рука, мягко оттеснила его, это была Кэйлаш, они с Филаменой склонились над Таэш. Кэйлаш откинула волосы с лица девушки, и кончиками пальцев смежила её веки. Как только её широко открытые глаза, закрылись, Таэш глубоко вдохнула. Филамена ладонью надавила на её живот, заставив выгнутое тело выпрямиться. Таэш перестала хрипеть и ровно задышала, одеревеневшие руки расслабились, голова откинулась, к синюшно-белому лицу подступили краски. Кэйлаш и Филамена, оторвав взгляд от лица девушки, переглянулись.

Позже, когда Таэш унесли в её покои, две старшие весталки прошествовали в библиотеку, плотно закрыв за собой дверь.

– Что ты думаешь, это какой то припадок после ночи бдения? Думаешь она больна?

– Филли, если бы она была больна, серьёзно больна, мы уже почувствовали бы сердцебиение не родившейся, сила уже выбрала бы другой сосуд, взамен испорченного.

– Так что же это, как ты считаешь?

Кэйлаш неторопливо прошла по комнате, встала у окна, задумчиво посмотрела вдаль, на кроны сада.

– Ты давно не открывала Апостолит, я полагаю.

– С тех пор, как закончилось моё обучение, я не прикасалась к этой проклятой книге, а что?

– Там есть глава, в которой Посетий описывает прорицание.

– Посетий под конец совсем выжил из ума. Более ни в одном трактате, ничего такого не описывают. За триста лет, прошедшие со времён написания Апостолита, не было ни одной прорицающей шаяды. Я думаю это миф, фантазия, пришедшая в воспалённый разум старика.

–Я наткнулась на упоминание прорицающей шаяды, в рукописях двухсотлетней давности. Это рукопись придворного историка, вернее обрывок рукописи, всё что дошло до сегодняшнего дня. Только обрывочные сведения нам и остались, словно кто-то нарочно уничтожает все важные для нас записи.

– Ты правда считаешь что она прорицала? – ошарашенно спросила Филамена.

– Не знаю. Нужно дождаться когда девочка проснётся и спросить, что она помнит, видела ли что-то в припадке.

– Ага, эта трясогузка понарассказывает , чего она там такого видела. Совсем возомнит о себе, если ты ей расскажешь о прорицательницах. Она понапридумывает и сама в свои россказни поверит. – она невесело хохотнула, грузно оседая в большое кресло. – Фантазии сбрендившего старика и обрывок неизвестной рукописи, чёрти кем написанной, не маловато ли для подобной гипотезы?

Кэйлаш, не отворачиваясь от окна и не шелохнувшись, ответила:

– Я читала оригинал Апостолита, полную версию. Посетий описывал момент прорицания и назвал имя шаяды.

– Имя? – Филамена замерла, раздражённая полуулыбка сошла с её лица. Если бы это были фантазии, имя шаяды вымарали бы из трудов Посетия. Все имена были известны, от первых трёх шаяд, до нынешних. Никто не допустил бы откровенной лжи в манускриптах храма. – Что именно там написано? – настороженно спросила Филамена.

– Надсадное дыхание, выгнутая дугой спина, одеревенение тела, широко открытые пустые глаза, дрожь, упадок сил после… – спокойным голосом перечислила Кэйлаш.