— Майя, ты слышишь? С кем ты сегодня ночевала?

Пусть лучше будут её жирные губы, чем блевотные слова. Меня мгновенно выкинуло в ночь к двум озверевшим охранникам. Почувствовав чужое присутствие за спиной, резко развернулась. Оля! Подкралась незаметно, тварь. И на лице выражение невинно – испуганное, бровки домиком.

— Привет.

В груди словно разорвалась петарда. Ударить бы тебя наотмашь, свалить с ног, пнуть, чтобы захлебнулась кровью вместе с приветом.

— С-с-с-у…

Оля отшатнулась, взглянула на мои ноги, отступила назад. Отодвинув Роману, я открыла дверь, сглотнула горький ком в горле, хромая, вошла внутрь. Уже в темноте коридора, лицо сморщилось от рыданий, которые, наконец-то, прорвали плотину сдерживаемой боли.

Слёзы текли без остановки, перед глазами плыло, губы шептали о мести, о том, как я их всех ненавижу. В комнате я, не раздеваясь, схватила рюкзак. Мне срочно требовалась сбежать из этого чудовищного, дикого мира. Пошарив рукой по дну рюкзака, я не обнаружила модельку. Одним махом вытряхнула всё содержимое на кровать. Разбрасывая вещи в стороны, я принялась тихо подвывать, не находя красную машинку.

Любимая моделька сына была каналом связи между нами. Я верила, что две частички когда-то одного целого в разлуке могут чувствовать друг друга на любом расстоянии. Мой сын любил меня просто за то, что я есть.

Раскидав вещи, как бешеная кошка, проверив все карманы рюкзака, я нашла машинку в одном из них, прежде проверенным дважды. Измученная, зарёванная, несчастная – я начала успокаиваться лишь, когда машинка очутилась в руках. Затолкав комом вещи в рюкзак, не переодеваясь, легла на кровать лицом к стене, катая машинку по матрасу. В маленьком пространстве я установила свои правила – здесь будет мир и тихое счастье. Данилке может повредить истерика мамы, для сына у меня есть незатейливая колыбельная. Красная машинка вернула меня на планету любви и милосердия.

Колыбельная усыпила не только Данилку.

Голова мотнулась в сторону, следом пришла обжигающая боль. Из губы на подбородок потекла тёплая струйка. Распахнула глаза, чтобы встретиться с чёрными бешеными провалами зрачков. Волчара!

Он схватил меня за запястье, до хруста вывернул его, хищно всматриваясь в моё обезумевшее от страха лицо.

— Откроешь рот, выбью зубы, — потряс моими трусами, — и запихаю тебе в глотку.

Удар в челюсть последовал без предупреждения, моя голова с глухим стуком въехала в стену. Схватив за волосы, он сбросил меня с кровати на колени. Ещё один удар в голову, и я повалилась на пол, оставив клок волос у него руке.

— Вставай, сука.

Волчара пнул ботинком в живот, моё тело подпрыгнуло, но встать я не смогла. Шершавые пальцы, сомкнулись на шее, потащили вверх, я заскребла ногами по полу, ухватившись за его руки, захрипела, пытаясь глотнуть воздуха. Он разжал пальцы, толкнул меня, я полетела вперёд, удар пришелся головой о батарею. По ногам побежала тёплое, впитываясь в штаны. От боли и страха я обмочилась, но из стиснутого спазмом горла не вырвалось ни звука, сознание не покинуло ни на секунду. Зверь схватил меня за ноги, оттащил от батареи, схватился за мои штаны. Послышался звериный рык. Увидел и побрезговал.

— Чего разлеглась? Вставай.

Ещё один удар ботинком в живот, и я перевернулась на бок. Он толкнул в плечо, развернул на спину, наклонился надо мной, ударил по лицу.

— Буду пиз@ить тебя каждую ночь.

Я не могла пошевелиться, но глаза не закрывала — убьёт, если отключусь. Охранником владело безумие, ему нужно было совершить что-то ужасное, довести дело до конца. Ненависть сжигала его душу, диким взглядом он обвёл мою убогую комнату. Его рука резко дёрнулась к кровати, он поднял над моей головой модельку сына.