«Не обращай внимания. Иди куда шёл. Старик-то наш давно из ума выжил», – отозвался скрипучий голос кого-то из соседей, и прохожий, понимающе кивнув в ответ, отвернулся, зябко передёрнул плечами и быстро зашагал прочь. Пабло ничуть не задели обидные слова соседа, однако он невольно обернулся в сторону говорившего. Сплетен о себе он слышал немало. Разное говорили о нём люди, всё больше сочиняли сказки и разные небылицы, но вот сумасшедшим назвали впервые. Старик возвратил взгляд обратно к своим молчаливым гостям, но тут же с досадой обнаружил, что они исчезли… На месте, где виднелись их силуэты, остался лишь пустой обветшалый подъезд с синей покосившейся дверью, пыльная тень от корявого ствола вистерии, да безрадостный исхудалый кот, так похожий на самого Пабло. «Ушли… Ушли, толком так ничего и не сказав… Зачем вообще приходили?» – возмутился старик, но отчего-то призадумался. Его смущала одна странная деталь – все трое пристально смотрели ему в глаза… Прежде такого не было…

«Немедленно возьми себя в руки, Пабло! Все эти видения и сны – глупая и пустая игра твоего воображения», – скомандовал самому себе старик и добавил: «Сегодня для смерти не подходящий день, я ещё достаточно крепок и живуч, чтобы не спешить на тот свет. Мне во что бы то ни стало нужно придумать чем помочь Камилле. Я должен! Нет, обязан!!! Преступление бросать их одних в этом проклятом городе. Куда им, бедняжкам, деваться, если я умру? Сеселла немедля их выгонит из дома, моим девочкам придётся жить в Барра-да Тижука. Злое место. Одним им там точно не выжить. Разве можно моим красавицам в фавелы?! Господь Небесный!!!» – само по себе слово «фавела» причинило Пабло нестерпимую боль. «Нет, об этом и речи быть не может! Камилла не рождена для таких страданий. Довольно с неё и тех, что она уже пережила. Ответ обязательно должен быть! Господи, помоги мне. Молю… Душу отдам, жизнь, вынесу любые страдания, только подскажи, как им помочь… Не знаю я, что сказать Жозе, когда мы встретимся?! А Зои?.. Я… я… я ведь не смогу посмотреть ей в глаза…» – заплакал Пабло и опустил голову на сухие слабые кисти рук.

Дон Осорио понапрасну метался в надежде услышать ответ – Бог никогда не говорил с ним словами… Вероятно, он считал своего возлюбленного сына достаточно мудрым, чтобы он сам, читая события между строк, делал выводы и оценивал риски. Однако утреннее послание Ангела уместилось всего в одном-единственном предложении и ждать оставалось совсем недолго: все ответы ждали Пабло после захода солнца – в самое обычное жаркое воскресенье середины января.

Покидая балкон, старик снова окинул взглядом бескрайний город. За кружевом пурпурной бугенвиллии, так беспардонно захватившей балкон, открывалась панорама хаотично рассыпанных бедных построек. За ними вдалеке тонкая полоска изумрудного океана и небо. Много неба – это именно то, что ему сейчас нужно! Созерцая маленькое пыльное облачко, мыслями он перенёсся в прошлое. Кубинское босоногое детство, где повсюду было небо. Бесконечное, яркое, лазурное, честное, оно проглядывало сквозь дощатые стены и потолок, будило по утрам, а в сезон дождей просачивалось каплями воды сквозь дырявую деревянную крышу. Пабло погрузился в воспоминания, и тоска больно защемила сердце, – с того момента как его нога ступила на борт рыболовного судна, о своих родных он больше ничего не слышал. Прошлое до краёв было наполнено тоской и болезненными воспоминаниями… Здесь жили они все… И все как один умерли. «Долгая жизнь для меня не такой уж и ценный подарок», – подумал Пабло, вспоминая о тех, с кем ему пришлось расстаться. За свои 78 лет он повстречал тысячи людей и, обладая феноменальной памятью, запомнил их всех. Точнее, зарисовал лица в памяти и бережно хранил. От кого-то остались карандашные наброски, иные же портреты сохранили тончайшие черты, цвета, запахи. Сеньор Осорио педантично сберег воспоминания в знак уважения ко всем, кого когда-то любил… Особенно её… Зои… Смешивая мастихином блеклые краски прошлого и набрасывая их на холст как попало, в конце всегда непроизвольно, чётко и красочно получался её портрет.