– Tanto faz… Хотя, это весьма странно. Я ведь так и не смогла уснуть, после того как ты пришла. Ворочалась до самого рассвета. Posso confiar em voce?!1
– А как же иначе? Разве я могу вас обманывать после того, как вы были столь добры со мной и Эмилией, – нервно причёсывая волосы и машинально отводя взгляд, произнесла Камилла. Затем добавила весомый аргумент в подтверждение своих слов:
– Они пили дорогой виски и щедро раздавали чаевые. Вот деньги, – девушка быстро протянула скомканную стодолларовую купюру тётушке и попыталась покинуть тесный ринг неприятного разговора.
– Ты уверена, что я могу её взять? Эти деньги точно не грязные? Ты же знаешь, девочка, Господь жестоко покарает нас, если мы будем жить на деньги, что заработаны нечестным путём! – тётушкино лицо приобрело постный вид, а правая рука поспешила осенить крестом всю эту аллегорию божественной скорби.
– Уверяю вас, тётя, ничего греховного в этой купюре нет. Есть только мешок риса, мука, фрукты, немного конфет и лекарства для дона Пабло. К тому же спутниковое телевидение надо оплатить, у нас висит долг за несколько месяцев. – Камилла хорошо изучила все болевые точки старой доньи и не преминула этим воспользоваться.
Однако на этот раз Сеселла не отстала. Старушка проследовала за Камиллой в комнату и продолжила читать ей свои занудные проповеди.
– Дочка, послушай. Только внимательно! Не спорь со мной и не перебивай. Святая Дева не оставляет нас с Пабло только потому, что мы всю жизнь тяжело работали и честно зарабатывали свой хлеб. Каждый реал выстрадан, на нём следы наших мозолей, зато совесть-то чиста! Никто не упрекнет нас. Видит Бог! Зарабатывая деньги, сперва думай о своей душе, милая. Сегодня же сходи в церковь на мессу. При входе купи свечи и поставь своей святой. Помолись. Ты должна отблагодарить её, и тогда, глядишь, она снова пошлёт тебе таких же добрых и щедрых людей, как сегодня.
От приторного напутствия тётушки девушку сильно затошнило, она едва сдержалась, но виду не подала. Сама того не ведая прозорливая старушка сказала именно то, от чего Камилле захотелось выть раненым зверем. «Господь Мой… Бог мой… Ты есть, а меня рядом нет», – с горечью подумала она, сдерживая слёзы.
– Да, тётя, вы, как всегда, правы. Церковь – это именно то, что мне сейчас нужно… – смиренно кивнула Камилла, переодеваясь в лёгкое светлое льняное платье, украшенное скромным плетёным кружевом.
– Не надевай сарафан через ноги! Ты что же не знаешь, что это плохая примета?! Разве мать в детстве тебя этому не учила? – вставила своё едкое замечание Сеселла.
– Нет, она умерла, когда мне было семь… – Камилла растеряла последние остатки самообладания и заплакала.
– Бедное дитя, – спохватилась та. – Прости меня, с годами память стала подводить. Как же, помню, после её кончины ваш бедный отец остался с вами совсем один. Представляю, как сложно было ему тогда. Ума не приложу, как он всё это перенёс! – Дальше шли стенания и приторные, словно меласса, сочувственные реплики в адрес покойного Жозе, обращённые к распятой фигурке Христа на тёмном деревянном кресте над самым изголовьем кровати. К счастью, старушка на время позабыла о Камилле. «Господи, ну почему ты отнял у старой ведьмы ноги и оставил язык?! Оставь ты ей ноги, ходила бы раба божья на мессы, кивала, сплетничая на рынке, не пустословила о соседях и, возможно, оставила бы в покое меня и Пабло!» – девушка перекрестилась и, ловко воспользовавшись моментом, выскользнула из комнаты.
Камилла было собиралась в ванную, но проходя через крохотную кухню без окон, но с тремя дверьми, одна из которых вела на балкон, она внезапно остановилась. Раскачиваясь на хромоногом стуле, сидела курносая белокурая кнопочка Эмилия, уставившись в экран телевизора и совершенно не замечая происходящего вокруг. Лохматая, с заспанными глазами, девочка улыбалась мультяшным героям и болтала в такт музыке маленькой пухлой ножкой. «Слава Богу, она ничего не знает… Не понимает… И дай Бог никогда не узнает!» – Камилла стояла и смотрела на дочь, прокручивая в памяти и тяжело переживая всё, что произошло с ней прошлой ночью. Не в силах дольше сдерживать боль, расплакалась. Убежала в ванную и искренне отдалась в объятья своему невыплаканному горю.