Да.

Часто ли он это делал?

Два-три раза в неделю.

И в течение какого времени?

Примерно полутора лет.

То есть на протяжении всего существования лагеря?

Да.

Вот рампа. Итак, он прибывает сюда, здесь конечная точка пути. Позади его локомотива двадцать вагонов, так? Спроси его об этом.

Нет, вагоны находились впереди.

То есть он их толкал?

Именно. Он их толкал.

Он их толкал…

Ян Пивоньский (вокзал Собибора)

В феврале 1942 года я начал работать здесь помощником стрелочника.

Здание вокзала, рельсы, платформа – все осталось таким же, каким было в 1942-м? Изменилось ли что-нибудь с 1942 года?

Ничего.

В каком именно месте начинался лагерь? Где проходила его граница?

Пойдемте. Я вам покажу точное место. Вот здесь стоял забор, который шел вон до этих деревьев. И был еще один забор, который шел в сторону вон тех деревьев.

Значит, если я сделаю шаг сюда, то окажусь на территории лагеря, не так ли? В самом лагере.

Именно так.

А здесь, в пятнадцати метрах от станции, мы уже за его территорией? Тут польская территория, а тут зона смерти?

Да. По приказу немцев польские железнодорожники обязаны были разделять составы на несколько частей: локомотив с двадцатью вагонами отправлялся в сторону Хелма; у развилки он разворачивался и вез состав в лагерь, толкая вагоны перед собой… Он ехал по другому пути, вон по тому. Там начиналась рампа.

Значит, если я правильно понял, это место находится за пределами лагеря… Но стоит вернуться сюда, и мы уже внутри него… По сравнению с Треблинкой в Собиборе станция фактически является частью лагеря. Так, здесь мы снова на территории лагеря…

Эта дорога проходила внутри него.

Та самая… та самая дорога?

Да. Та самая.

Она не изменилась с того времени.

Значит, сейчас мы находимся в месте, которое называлось рампой, так?

Да, мы стоим на рампе, куда высаживались жертвы, обреченные на уничтожение.

Выходит, мы на той самой рампе, откуда двести пятьдесят тысяч евреев, высадившись с поезда, отправлялись в газовые камеры?

Да!

В каких вагонах приезжали сюда евреи из других стран? В пассажирских, как это было в Треблинке?

Не всегда.

Нередко обеспеченные люди – из Бельгии, Голландии, Франции – приезжали в пассажирских вагонах, иногда даже в пульмановских, и, как правило, охрана обращалась с ними лучше, чем с другими узниками.

Обычно это были евреи из западной Европы, которые ожидали здесь своей очереди… Польские железнодорожники видели, как женщины красят губы, расчесывают волосы; они не знали, что их ожидает через несколько минут.

Они прихорашивались…

Прихорашивались…

И польские железнодорожники никак не могли их предупредить, потому что охрана, которая смотрела за поездом, запрещала вступать в контакт с будущими жертвами.

Тогда стояли погожие дни, как сейчас?

Увы! Деньки стояли еще лучше, чем теперь!

Рудольф Врба (Нью-Йорк), бывший узник Освенцима

Рампа была конечным пунктом поездов, прибывающих в Освенцим.

Они приезжали днем и ночью, иногда по одному в день, иногда по пять, – приезжали со всего света.

Я работал на этой рампе с 18 августа 1942-го по 7 июня 1943 года.

Поезда без конца сменяли друг друга: за время моей работы я видел на рампе сотни две составов. Со временем это превратилось в рутину. Люди беспрерывно прибывали отовсюду, ничего не зная об участи, постигшей предыдущие составы. Но я прекрасно знал, что 90 % вновь прибывших через два часа будут отправлены в газовые камеры. Я не понимал, как люди могут вот так исчезать…

Они пропадают, и как ни в чем не бывало приезжает следующий состав. И пассажиры каждого нового состава ничего не знают о судьбе предыдущего. И это продолжается месяц за месяцем. Порядок был примерно такой: допустим, в два часа ночи ожидалось прибытие «еврейского» поезда.