Хотя прогноз сорокского врача подтвердился и я полностью избавился от недуга, но случилось это ещё очень и очень нескоро.

    А пока, после операции, меня не покидала субфебрильная температура, не исчезали на лёгком туберкулёзные очаги и лечившие меня врачи посоветовали мне сменить влажный сорокский климат на другой, более сухой и вообще поменять обстановку. К этому времени я окончил третий класс.

    Тётя Феня как раз переехала на работу, в должности акушерки, на находящуюся километрах в восьмидесяти от Одессы, небольшую железнодорожную станцию Весёлый Кут. К ней и решили меня отправить на нашем семейном совете, который прошел под председательством бабы. Тётя с радостью согласилась меня принять и, таким образом – как принято говорить – в один прекрасный день пришёл дядя Левко, забрал меня и отвёз к ней. Молдавский городок Сороки – место моих первых жизненных достижений и сокрушительных поражений – навсегда ушёл в мир воспоминаний.

    На станции Флорешты, от которой нам предстояло добираться к тёте, я впервые в жизни увидел железнодорожные рельсы и был так поражён этим изобретением человечества, что боялся ступить на них ногой, чтобы случайно не обвалить их. Вскоре вслед за мной,  к тёте приехала и баба и мы зажили втроём, дружным, направленным на моё выздоровление, коллективом. Для усиления эффективности процесса достижения этой цели, было решено в течение целого года не отправлять меня в школу.

    В это время небольшая степная деревенька Весёлый Кут представляла из себя вереницу расположенных на одной, достаточно протяженной улочке, чистеньких, утопающих в зелени вишневых садов, домишек. Эти домики, как и сама улочка, жались к двухэтажному зданию, которое и было железнодорожной станцией. На первом этаже располагались: небольшой зал ожидания, касса по продаже билетов и несколько служебных помещений, на втором: комнаты, в которых жили железнодорожный кассир, начальник станции и другие служащие, в том числе и моя тётя. Ее комната вмещала в себя плиту, стол, пару стульев, кровать и диван, на которых спали баба и тётя, а также приспособление из досок на кирпичах, на котором, на уютной перьевой перине, спал я. Буквально под окнами мчались, не останавливаясь, скорые поезда, на несколько минут задерживались пассажирские, круглосуточно тащили свой груз товарные. Здание тряслось от стука колёс, а в жилых комнатах стоял постоянный грохот и пахло паровозной гарью. Но человек, как известно, привыкает ко всему, скоро к станционной суматохе привык и я.

    В деревеньке тётя пользовалась уже большим уважением и авторитетом. Многие из населяющих ее женщин успели стать тетиными пациентками, а многие к этому готовились. Не удивительно, что узнав о причине моего приезда, охочие до слезы хохлушки тотчас приняли в моей судьбе самое живое участие. Прямо домой тете приносили – "для Вильки," – ведрами, огромные спелые вишни, банками – янтарный душистый мёд, мокрое, как бы покрытое каплями росы, домашнее сливочное масло.

    Разве можно было воздержаться от всего этого даже такому доходяге как я? В свою очередь, всю свою мизерную, в общем-то, зарплату тётя тратила на меня. Мне покупали любимую мною халву, печенье, из масла, какао и мёда варили удивительно вкусный и питательный шоколад, на столе не переводились фрукты, овощи, компот. Часто готовились вареники с вишнями, которые я ел, макая их в тарелку с мёдом. Все это, в сочетании с сухим степным воздухом, постоянными прогулками с тётей по окрестностям, достаточно скоро принесло свои результаты: я порозовел, округлились щёки, нормализовалась температура, я стал, одним словом, постепенно превращаться в полного жизненной энергии, здорового хлопчика.