– Тебе хорошо говорить, ты вон, чуть не с двух рук с Елисеевым палишь и даже попадаешь. Хотя, в наше то время, нам кажется только трупы собирать и уничтожать – кнопочку нажал и миллиард к Богу отправил – как бы только среди них не оказаться.

– Кто знает, может лучше и оказаться… – Виталька все это время молчал, и явно представлял себя то на моем месте, то на месте «Адаптации», и только выпив стакан чаю, отошел от впечатлений:

– Я вот посмотрел, как ты Андрюх, чуть было не «крякну», и признаюсь – ну очень мне не хочется выглядеть, как ты только что… Вообще не вериться, что умру когда-нибудь!

– И мне!

– И мне!

– Ааага, только стоит появиться эпидемии…, как в прошлом году…, этого…, «поносного» гриппа,[11] так все училище с горшка не слезало, аж коридоры засрали, не успевая добегать до туалета. Я сам, помнится, 10 кг потерял, чуть не умер… – нееее…, все мы смертны!

А кто не верит, что пуля и его убить сможет, вооощщще дурень, потому что точно когда-нибудь убедиться в этом захочет… – Действительно, даже несмотря на только что произошедшее с Андрюхой, в собственную смерть не верилось, правда, я бы сказал, что скорее не понималось или, еще точнее, не принималось разумом – какая-то не адекватность этого понятия могла быть уместна где угодна, но не в армии, куда попадают через присягу, в которой говориться четко и ясно: «… не щадя самой жизни…», что я и озвучил.

Сказанное произвело впечатление, и народ полез искать текст самой присяги, хотя почти каждый помнил ее наизусть, а заодно и уставы. Азарт перестал быть контролируемым, не спящие или пробуждающиеся подходили, кто-то поняв о чем идет полемика, уходил, считая её, кто не нужной, а кто преждевременной темой, говоря:

– Не для того войну выиграли…, партия не допустит, да и потом, у нас лучшее в мире вооружение, и самая лучшая армия! Да мы кому угодно ж…у не только на Андреевский, но на любой флаг, порвем!

– Ага, а рвать то ты как собираешься – шапками?! Тоже мне вояка – воевать придется по настоящему, а если думаешь отсидеться…, хотяяя…, ты то можешь, со своим батьком в Москве…, топай, топай, дай послушать… – Старались голос не повышать, но вычитанное и вспомненное наизусть, выстраивало странную картину, выглядевшую следующим образом: чего ни коснись, нужно либо погибать, либо «до последней капли крови «. Старшина, и по возрасту старше нас всех, и прошедший Афган, и по большей части всегда молчавший, неожиданно заговорил:

– Когда идешь умирать, совсем не думаешь об этом, даже когда сраться в штаны начинаешь. Только боишься, перебарываешь и увлекаясь опять забываешься. А веру в свою неуязвимость теряешь, когда патроны на исходе, даже разрывы падающих выстрелов от гранатометов бахают сильнее. Одно могу сказать – в смерти красивого ничего нет, и все эти слова и мемориалы…, мать вашу…, просто каждый выбирая свою дорогу и обязан не только знать, но и понимать, чем она может закончится…, хотя о последнем обычно…, пидоры…, предупреждают, но убедить забывают… – Авторитет этого человека был для нас непререкаем, особенно в этой области, многие задумавшись, вскоре разошлись.

Прежние же, кто начинал разговор, постепенно перешептываясь, пытались придти, хоть к чему-то. Я достал книгу Урланиса, недавно взятую в библиотеке «История военных потерь», привел несколько цифр, некоторые из которых поражали, но в основном говорили о том, что чем технологичнее вооружение армии, чем совершеннее техника и ресурсы государства материальные и людские, тем меньше нравственность в уничтожении друг друга и больше наносимый урон врагу…, хотя кто знает враг ли он, который соответственно тоже, дремать не собирается. А если еще представить что грядут военные конфликты, состоящие из точечных ударов и ковровых бомбометаний, где никакой избирательности и милосердия нет, то совсем грустно становится. Хотя наверное главное, чтобы свой народ убивать никто не начал…