— Это стенгазета для детей, почему ваш клоун похож на Джокера? — оторвавшись на секунду от гаджета, вскидывает вопросительно бровь Арсен.

— Он не похож на Джокера, — возражаю я.

— Еще как похож!

— Нет.

— Спорим? — протягивает мне свою руку, на что я закатываю глаза и бью его по ладони.

— Я не собираюсь с тобой спорить. Может, ты тогда сам нарисуешь, умник?

— Умничать это по твоей части, Уткина, — беззлобно поддевает меня Арсен, затем двигает к себе ватман, выхватывает у меня из рук карандаш и начинает исправлять мое художество.

Мне хочется протереть глаза, чтобы удостовериться в том, что рисующий Герасимов не плод моего воображения. И знаете что? Ему, черт возьми, действительно удается исправить моего Джокера (не то чтобы я призналась в этом вслух) на милого клоуна.

— Долго вы будете бездельничать? — поднимет на нас голову Арсен.

— Бездельничать это по твоей части, Герасимов, — возвращаю ему шпильку, на что он коротко улыбается, как будто я сделала ему комплимент.

Через час у нас наполовину готовая стенгазета, которую дорисовывать я буду уже в понедельник после уроков. Я не признаюсь в этом и под дулом пистолета, но Герасимов действительно нам помог. И, возможно, без его помощи мы бы не справились так быстро. Возможно.

Мне даже захотелось его поблагодарить, ровно до тех пор, пока он не произносит:

— И чтоб вы без меня делали!

— Прекрасно проводили бы время, — фыркаю, хватаю банки с водой и иду их мыть. Ваня следует за мной с кистями, а Герасимов уже навострил лыжи на выход.

То, что он просидел с нами полтора часа сродни чуду. Этот парень и сорок пять минут урока с трудом выдерживает. Обычно его выгоняют в самом начале или посередине, поскольку он, Долматов и Грачев срывают уроки. Эти трое сеют вокруг себя хаос. В последний раз болваны довели историчку до нервного срыва тем, что играли на задней парте в карты на деньги. Они позволяют себе слишком много, как для одиннадцатиклассников. Каюсь, меня бесит, что подобные выходки сходят им с рук. Конечно, во многом благодаря Долматову, чей отец чертов магнат, а также главный спонсор нашей школы.

Раздается хлопок двери. Герасимов даже не удосужился попрощаться. Ну и ладно. Больно надо.

Мы стоит бок о бок с Ваней и моем в раковине кисти от красок, когда он спрашивает:

— Почему Герасимов остался?

А действительно, почему?

— Не знаю, — пожимая плечами, честно отвечаю. — Может, совесть проснулась?

Ваня скептически хмыкает. Ну да. Где совесть, а где Герасимов.

Наведя порядок, я перекладываю стенгазету на последнюю парту, чтобы она высохла до понедельника. Взяв свои вещи, мы с Литвиновым выходим. Нам по пути, поэтому Ваня вызывается меня проводить, и я не отказываюсь. Вдвоём веселее.

Мы уже собираемся выйти за ворота школы, как вдруг черная иномарка резко преграждает нам путь. Из машины раздается громкая музыка. От накрученных басов у меня уши в трубочку сворачиваются. Играет какой-то жуткий рок, отчего я морщусь. Тонированное окно медленно опускается, и я вижу Долматова. С кривой полуулыбкой он смотрит прямо на меня, хоть и за стеклами его чёрных очков нельзя знать наверняка, я чувствую этот заинтересованный взгляд.

Я уже собираюсь возмутиться, как Долматов нахально заявляет:

— Крошка, запрыгивай. Подвезу!

Крошка? Он что, под кайфом? Перепутал меня со своей недельной подружкой?

Возмущенно надув щеки, выпаливаю:

— Я тебе не крошка, Долматов! Катись отсюда!

Кто-то стучит ему по плечу, но парень только небрежно отмахивается. На пассажирском сиденье сидит знатно прифигевший Сёма Грачёв. Клянусь, он таращится на своего друга так, будто у того выросла вторая голова.