Воспевая книгочеев как «радость будущего», Стругацкие не могут не отметить, что «человек усомнившийся» – это человек, усомнившийся во всем, в том числе и в своих собственных силах, и в праве определять, что есть Зло, и что есть Добро.

Именно в этой связи рассматривается проблема пассивности тех, кто «желает странного».

Если есть свобода палача, то есть и свобода жертвы.

Свобода быть существом растоптанным.

На вопрос Руматы: «Почему вы отрываете смысл своей жизни – добывание знаний – от практических потребностей жизни – борьбы против зла?» [15;195], Будах, сам претерпевший гонения, отвечает не как практик, только что вызволенный из темницы, а как философ-теоретик: «Борьба со злом! Но что есть зло? Всякому вольно понимать это по-своему» [15;196].

Желание и умение размышлять, строить умозаключения, находить в мире гармонию играет с Будахом злую шутку, перекрывая его стремление к свободе.

Так, Будах с удовольствием характеризует социальную систему Арканарского королевства как «отточенный кристалл, вышедший из рук небесного ювелира», и даже если чем-то он не доволен в этом мире, то считает, что изменить высшие предначертания способны только высшие силы.

Антиподом Будаха, склоняющего голову перед высшими силами, становится «желающий же странного» бунтарь Арата.

Но и «мститель божьей милостью», чья биография построена по принципу описания увечий, полученных Аратой в борьбе с серым миром, ощущает, насколько ослабла его воля с появлением «бога» – Руматы:

«Раньше я вел каждый бой так, словно это мой последний бой. А теперь я заметил, что берегу себя для других боев, которые будут решающими, потому что вы примете в них участие…» [15;205]

Если в «Попытке к бегству» мы еще не находим изображения отдельных судеб «желающих странного», то в «Трудно быть богом» Стругацких уже интересуют характернейшие типы таких судеб.

Так, наряду с ученым (Будах) и воином (Арата) мы встретим в повести «ясную, чистую душу, не знающую ненависти, не приемлющую жестокость» – возлюбленную дона Руматы – Киру, самим своим существованием противостоящую Злу.

Фрагмент, посвященный Кире, вновь выписан в гимнически-плачевой манере, но уже по иной причине, чем фрагмент, посвященный судьбе «желающих странного», в «Попытке к бегству».

Киру характеризует любящий ее Румата, и если начало фрагмента пронизано восхищением любовника и одновременно человека будущего («Добрая, верная, самоотверженная, бескорыстная… Такие, как ты, рождались во все эпохи кровавой истории наших планет»), то финал фрагмента – это только отчаяние любящего сердца:

«Жертвы. Бесполезные жертвы. Гораздо более бесполезные, чем Гур Сочинитель или Галилей. Потому что такие, как ты, даже не борцы. Чтобы быть борцом, нужно уметь ненавидеть, а как раз этого вы не умеете» [15;214].

По-иному будут увидены авторами те, кто «желает странного», в «Обитаемом острове».

Столь важная для художественного мира Стругацких мысль о новом биологическом виде поможет освоению этой темы.

В выморочном пространстве романа смешной и одновременно жалкий старик, дядюшка Каан, проговаривает гипотезу, имеющую хождение в научных кругах:

«<…> выродки есть не что иное, как новый биологический вид, появившийся на лице Мира в результате радиоактивного облучения. <…> Выродки опасны не как социальное или политическое явление, выродки опасны биологически, ибо они борются не против какой-то одной народности, они борются против всех народов, национальностей и рас одновременно» [14;128].

Гипотеза, столь же полуанекдотичная, как и персонаж, ее излагающий, но в этом абсурдном, пронизанном фантасмагорическими связями мире порой оправдываются самые нелепые предположения.