Вышли на перрон, где зелёной змеёй замерла длинная электричка. В середине её курсанты с красными флажками стойко держали оборону у двух вагонов, не пуская в них назойливых пассажиров, при этом грозно покрикивая: «Проходите, проходите граждане! Вагон занят! Воинские перевозки!»

Шумно ввалились внутрь электрички, пахнущей прокуренными тамбурами, мазутом и свежим лаком. Разместились по трое на деревянных диванах, забросив вещмешки на верхние полки. Вошёл командир батареи со взводными, шум стал тише. Офицеры не спеша проследовали в середину вагона, степенно расположились на заранее оставленных для них местах. Дежурный по батарее с красной повязкой на рукаве, вскинув руку к пилотке, доложил командиру об организации службы. Комбат крякнул, разгладил длинные усы, торчавшие в разные стороны, за них ему сразу же дали прозвище «Таракан», но потом, когда узнали ближе, стали называть просто – «Комбат» или «Паша». «Паша», потому что звали его Пал Михалыч. Хотя, иногда, от злости и проскакивало ещё первое прозвище. С украинским говорком он произнёс:

– Добре! Дневальные до конца поездки смотрят, чтобы в тамбурах никого не было! Никому не курить! На остановках не выходить!

Сделал паузу, как бы спрашивая: «Всё понятно?»

Дежурный кивнул:

– Есть! Так точно!

– Командиров взводов из соседнего вагона ко мне с докладом!

– Есть!

Командир секунду подумал. Хлопнул жилистой рукой о костлявую коленку:

– Всё! Исполнять!

Дежурный, бросив правую руку к пилотке и ответив «Есть!», поспешил выполнять приказание.

Постепенно возбуждение ребят, вызванное ранним подъёмом и переходом от училища к Варшавскому вокзалу, сменилось апатией. Разговоры затихли, а затем и вовсе прекратились. Кто-то молча смотрел в окно, кто-то втихаря жевал, но большинство, прислонившись друг к другу, спали.