Что касается духа времени, то Чаянов подчеркивает, что российская аристократия (а именно она в то время только и обладала необходимыми культурными и экономическими ресурсами для серьезного художественного собирательства в России) далеко не сразу открыла для себя величие и очарование классического европейского изобразительного искусства. Не без иронии Чаянов, упоминая записки путешествующих аристократов начала XVIII века – Б. П. Шереметева, П.А. Толстого, А. А. Матвеева, Б.И. Куракина, отмечает, что «…их больше интересует слон, который стреляет из мушкатанта и многие другие делает забавы, стекло зажигательное, трубка зрительная, лошадь, которая имела гриву одиннадцать сажень длины, анатомия, здания, корабли и прочие подобные диковины»[111].
Лишь во второй половине XVIII века, начиная с Н. А. Демидова, среди русских аристократов просыпается вкус и стремление к собирательству именно классической живописи и скульптуры. На путях этого собирательства им чрезвычайно благоприятствовали события Французской революции: «Кровавые волны социальной бури разметали во все стороны художественные сокровища, скопленные во Франции в течение ряда веков, и очень многие из них попали в далекую Москву, частью прямо из Парижа, частью пройдя через длинную цепь посредников, обильно наводнивших нашу столицу»[112].
Впрочем, недавно столь стремительно образовавшиеся блистательные коллекции искусств вновь оказались в эпицентре социальных катаклизмов в результате вторжения наполеоновских армий в Москву. Чаянов констатирует:
Известный сержант Бургон, оставивший свои мемуары о русском походе Наполеона, описывает гибель одного московского дворца, в котором его особенно поразили коллекция картин голландской и итальянской школы.
Современники особенно скорбели о погибших в огне собраниях и библиотеках графа А.И. Пушкина и графа Бутурлина. Многое уцелевшее от огня сделалось добычей неприятеля ‹…› Картинные галереи Останкино и Кусково были похищены французами и частью только отбиты казаками во время переправы великой армии через Березину[113].
Однако многие художественные сокровища все же удалось спрятать и сохранить во время событий 1812 года. И, как отмечает Чаянов, аристократический бум в коллекционировании художественных произведений продолжался вплоть до 1820-х годов. На нескольких последующих страницах своей статьи он дает краткие сочные характеристики московских собирателей картин, перечисляет списки их коллекций, упоминает цены на некоторые из произведений искусства.
Чаянов не уделяет особого внимания причинам затухания и даже упадка московского аристократического коллекционирования живописи в последующие десятилетия XIX века, а лишь элегически признает:
Каким-то чудесным видением кажется теперь нам, обитателям современной Москвы, этот роскошный цветок европейского искусства и культуры, расцветший сто лет назад в дни Александровы и так быстро отцветший и рассыпавшийся в пространство.
Постепенно вымерла екатерининская московская знать, оскудело дворянство и очень скоро пресеклась московская живая традиция художественного собирательства[114].
В заключение своей статьи, опубликованной в лето революционного 1917 года, он поднимает вопрос о чрезвычайно скромном собрании картин западноевропейской живописи в Москве даже в главной коллекции Румянцевского музея (нынешний ГМИИ им. А. С. Пушкина), находящейся на уровне лишь коллекций провинциальных музеев Европы.
Вновь поминая славные времена московских аристократовколлекционеров, Чаянов, обращаясь к современникам, утверждает:
…перед Москвой сегодняшнего дня стоит несомненная задача большого европейски организованного музея старинной живописи.