Кот мягко приземлился четырьмя лапами на мостовую, ругательно мяукнул и скрылся за углом.

Моё голодное брюхо как-то сразу встрепенулось и начало издавать стенающие звуки. В голову, как назло, ничего не приходило. Может, сказать всё как есть? Терять всё равно нечего.

Гришка смотрел мне прямо в лицо. Вцепился, как репей, и сканировал меня спокойным взглядом.

– Расскажу, только пообещай, что никому не проболтаешься. – Я протянул ему руку.

– Вот те крест! – Гришка перекрестился, и мы скрепили наш уговор крепким рукопожатием.

Гришка опёрся спиной на кирпичную стену и внимательно слушал мою историю. Когда я закончил, он вытащил картуз из-за пояса и натянул на голову.

– Чем докажешь? – наконец спросил он, выглянув из-под мятого козырька.

Я посмотрел на кроссовки и джинсы. Гришка тоже посмотрел на них и пожал плечами. Я пошарил по карманам. Эх, не забыл бы телефон, убедил бы Гришку на раз. А так придётся попотеть. Посмотрел на свой старенький фитнес-браслет – папа на день рождения подарил. Не эпл-вотч, конечно, но часы электронные – циферки сами перескакивают, пульс, опять-таки, посмотреть можно и шаги посчитать. Я продемонстрировал возможности браслета Гришке.

Он хмыкнул, спросил сквозь ухмылку:

– Аглицкие?

– Не, китайские.

– Чего кажут? – Гришка взглянул на циферблат.

– Три с четвертью…

– Врут! – уверенно заявил Гришка. – Ещё и двух пополудни нет.

Я спорить не стал, вытащил из рюкзака учебники литературы и биологии, показал дату издания, картинки. Да и написано-то совсем по-другому, без лишних букв. Посеял сомнение, но не убедил. По глазам вижу.

– А какой сейчас год? – спохватился я.

– Одна тысяча восемьсот девяносто шестой. Тридцать первое августа, суббота.

– Ух ты, девяносто шестой! Год Всероссийской выставки!

Вытянул из рюкзака наушники – штука занятная, но без телефона ни о чём. Достал пенал. О, шариковая ручка! Автоматическая. Таких в то время в России ещё точно не было. Вынул тетрадь, почиркал.

– Авторучка шариковая. Хочешь, подарю?

Гришка заинтересовался. Тоже почиркал в тетради. Положил ручку в карман. Улыбнулся.

– Вона как… А я тебя сразу заприметил. Сначала подумал: цыганёнок. Волосы тёмные, кучерявые, зубы белые – аж глаза слепит, одёжа какая-то несуразная, башмаки затейливые – нигде таких не видывал. – Гришка расхаживал туда-сюда, засунув руки в карманы. – Присмотрелся получше: взгляд у тебя бесхитростный, простой совсем, хоть глаз и карий, пушок на щеках и конопушки вокруг носа, как у девчонки, а сам какой-то потерянный, да ещё со скрипочкой. Точно не цыгáн! По повадкам барчук вроде. Думаю: кто таков? А ты, значит, Серёга, и у тебя ни денег, ни дома, и податься некуда? А как в своё время вернуться, знаешь?

– Понятия не имею. – Я пожал плечами.

– Сам-то откудова, из каких мест?

– Из Сибири я, из Томска. Но сейчас… в смысле, до того, как здесь очутился, мы к бабушке в Нижний переехали…

– Ого, так ты сибиряк, что ли?

– Ага!

– Поди ж ты. Жутко там у вас? Каторжники кандалами гремят, медведи по дворам шастают?

– Какие ещё медведи?

– Как какие, бурые.

– Враки всё, нет у нас никаких каторжников. А медведи… в лесу если только, а в город они не суются, лично я ни разу не видел!

– Хм, медведи даже у нас есть, давеча одного прямо в городе отловили, с ярманки сбежал. А тебе не свезло просто. У моего дядьки приятель есть, из ваших краёв, таёжник, кажный год к нам на ярманку приезжает, шкуры медвежьи везёт. Уходят на раз, по двадцать пять рублёв за штуку, он домой возвращается с полной мошной денег. Так-то…

Запах колбасы становился всё нестерпимее. Я посмотрел на часы. Пятнадцать тридцать три. Ого, как время летит! А у меня с утра маковой росинки не было, я бы сейчас крокодила съел!