Помимо очевидного таланта у Фёдора Васильева есть и ещё нечто, весьма привлекающее Шишкина, а именно сестра Евгения Александровна. Ей по душе Иван Иванович – высокий, стройный, с кроной густой шевелюры, весёлый и доброжелательный человек.

Летом 1867 года работы Шишкина отправлены на Всемирную парижскую выставку, а сам он устремляется в Елабугу – просить у родителей благословение на женитьбу. Особенно порадовался за него отец, да и мать была счастлива, что у сына, наконец, всё получается по-людски – дом, семья…

На следующий год состоялась свадьба Ивана Ивановича Шишкина и Евгении Александровны Васильевой. Они провели счастливое лето в деревне Константиновке под Петербургом.

Шишкин привязан к своей жене, предан ей. Их жизнь кажется безоблачной и не омрачается никакими волнениями.

Осенью того же светлого года Шишкин удостаивается ордена Станислава 3-ей степени – по представлению великой княгини Марии Николаевны, президента Академии художеств.

Известный в те годы критик В. В. Стасов призывал художников обратить внимание на родную природу, – «Какие бесчисленные красоты и разнообразнейшие сцены в разных краях нашего отечества ждут чувства и кисти наших художников». Кисть Шишкина уже тут как тут. Вот только, пожалуй, чувства пока в меньшей степени заметны в его работах. Прежде всего, Шишкин стремится правдиво изображать реальную действительность и не соскальзывать к сочинительству.

Он пишет картину «Рубка леса», по поводу которой было сказано в своё время много интересного, чего сейчас вряд ли и в голову-то придёт.

«Обращает на себя внимание и выбор темы, – замечает пятьдесят лет назад искусствовед И. Пикулев, – Художник подмечает одно из типичных явлений русской жизни 60-х годов 19 века. После отмены крепостного права Россия вступила в капиталистический период своей истории. Несмотря на сохранившиеся остатки крепостничества, развитие промышленного капитализма пошло сравнительно быстрыми темпами. Одним из обязательных условий роста крупной индустрии являлся рост лесопромышленности, поставляющей строительные материалы и топливо… Эти работы широко охватили лесные районы России».

Конечно, такая социальная заданность при оценке картины не имеет, вероятно, ничего общего с тем, что именно хотел сказать художник. Но сам подход весьма интересен, поскольку много чего сообщает о том времени, когда подобное «искусствоведение» было уместно и требовалось государству.

Вообще-то одно дело идея, замысел, который художник имеет, начиная писать картину. Другое дело, как этот замысел воплощается. И уж совсем третье – впечатление зрителей, современников и потомков, от картины.

Искусство, творчество могут быть больше и значительнее изначальных замыслов – больше и значительнее самих природы и жизни…

Живопись Шишкина в этот период достаточно суха – в ней не хватает воздуха, эмоций. И всё же в лучших его картинах есть эпичность, есть ощущение соприкосновения с вечностью, с разумной и торжественной гармонией природы. Ничего не навязывая зрителю, Шишкин просто ставит его перед лицом природы, оставляет наедине с нею. Никто так, как он, не мог передать мощь и красоту деревьев, леса.

В конце 60-х годов Иван Иванович регулярно занимается литографией и офортом. Издаёт свой первый альбом из шести литографий – «Этюды с натуры пером на камне». Он всегда был мастером рисунка, и это очень помогало в работе над офортом. «Со временем он довёл свою технику до виртуозной тонкости и совершенства».

В художественной жизни Петербурга ведущую роль в те годы играла Артель, организованная оставившими Академию художниками. Шишкин был в дружеских или приятельских отношениях с её членами и в частности с И.М.Крамским – главой Артели. Пожалуй, ни один человек не имел такого сильного, долгого и благотворного влияния на Шишкина. Иван Иванович всегда обращался к Крамскому, когда сомневался в чём-нибудь или хотел знать беспристрастную оценку своих вещей.