– Это было… это было в горах, в Фон-Роме в Пиренеях. Мне было пять лет. Мы с папой и мамой находились там на отдыхе. Поев блинчиков, мы отправились в кино на горнолыжную станцию, где проходил фестиваль мультфильмов Текса Эйвери. Мы с отцом смеялись до потери памяти, а потом он протянул мне носовой платок, чтобы я могла вытереть мои первые в жизни слезы радости.

Жаку пришла в голову мысль.

– Ты заменишь воспоминание об агрессивной мачехе и трусливом отце воспоминанием о киносеансе, проведенном в компании внимательного, любящего отца и еще живой матери. Теперь, когда ты вновь будешь думать о прошлом или о своей семье, первым возникнет образ твоего отца в кинозале на станции и ваш неудержимый смех перед экраном, на котором показывают мультики Текса Эйвери.

У Шарлотты вновь участилось дыхание, потом она постепенно успокоилась.

– Теперь ты можешь открыть глаза. Все кончено. Будь внимательна, когда произнесу «ноль». Пять… четыре… три… два… один… ноль!

Девушка открыла глаза и разрыдалась. Затем спохватилась, улыбнулась и стала дышать глубже.

– Дыши, Шарлотта.

Он подал ей бокал вина.

– Твой гипноз просто гениален! Кто научил тебя этому?

– Моя мама.

– Все-таки это так необычно: с помощью простого усилия воли оказаться в сцене из прошлого, которая причиняла такую боль… и переиграть ее на новый лад. Да еще заменить тот тяжелый момент моментом радостным! Кажется, что это так просто. Словно бы я перемонтировала фильм собственной жизни.

– Эту возможность предоставляет наш мозг, однако мы не пользуемся ею. «Производимое воображением обретает реальность», – учила меня мама. И можно еще добавить: «Хорошо это или плохо».

– Я хочу познакомиться с твоей мамой, – сказала Шарлотта.

– Не сейчас, – улыбнулся он. – Мама погружена в исследования, которые отнимают все ее силы. Домой она возвращается поздно, крайне утомленная.

Шарлотта взяла Жака за руку и нежно погладила ее:

– В любом случае, то, что ты сделал со мной благодаря своим знаниям, просто невероятно. Ты освободил мой разум, применив сверхкороткую терапию, которая, возможно, позволила мне сэкономить двадцать пять лет психоанализа.

Жак пожал плечами – мол, не стоит преувеличивать, – но ему было приятно.

– Я всего лишь убрал с твоего лица несколько прядей, закрывавших тебе глаза, – сказал он, встал и собрал в резинку челку Помпона.

Псу было любопытно, отчего его мир внезапно то сужается, то расширяется. В ту минуту он завидовал способности людей самостоятельно управлять своей шерстью. Этот, с темным мехом на голове, был для него почти что богом. И своим собачьим разумом Помпон принял важное решение: в следующей жизни он будет иметь руки и станет парикмахером.

Перед его глазами самец и самка приблизились друг к другу и поцеловались.

– Ты сделал много хорошего для меня, – сказала Шарлотта.

– А ты позволила мне узнать, что я могу сделать для тебя много хорошего, – ответил он. – Думаю, ты очень восприимчива, как и я, кстати. Все получилось, потому что ты согласилась на перепрограммирование. На самом деле я не убрал воспоминание, а просто сделал его относительным. Теперь, когда ты задумаешься о твоей семье, вместо стаканчика из-под йогурта перед тобой возникнет образ кинозала в Фон-Роме. Это похоже на то, как если бы я поменяла обои на рабочем столе твоего компьютера.

– Ты гений! – воскликнула она, прижимаясь к его груди.

Этот опыт дал Жаку Кляйну осознание того, что, благодаря способности управлять снами, он может внушить к себе любовь.

21

Звонок.

Он спал.

Опять звонок.

Он уже почти проснулся.

Жак Кляйн собирался перевести сотовый в бесшумный режим, но, охваченный дурным предчувствием, взглянул на номер звонившего.