Агата отказалась. Сама разберется.
В нынешней мастерской раньше располагалась библиотека лагеря «Заключье». В книжном шкафу из красного дерева ровными рядами стояли обтрепанные книжицы, читаные-перечитаные не одним поколением подростков. Агате очень нравились энциклопедия по истории и каталог с картинами из Дрезденской галереи. Они с…. – впрочем, неважно с кем –читали эту энциклопедию по очереди. Помнится, у них даже спор случился. Авторы утверждали и, по мнению Агаты, весьма убедительно, что викинги добрались до Черного моря, но у Шелестова имелись весомые контраргументы по этому поводу. Они тогда почти поругались. Но в дверном проеме показалось зареванное лицо девчонки из соседнего отряда, кажется, математиков. Девочки дразнили ее, обзывали «Лосихой-Поросихой» и выкидывали вещи из окна. Говорили, что шмотки воняли лосем и протушили всю комнату. Матвей как заступник всех униженных и оскорбленных полетел восстанавливать справедливость. Дискуссию пришлось отложить до лучших времен…
В комнате шкафа не оказалось, после реставрации он занял достойное место в экспозиции музея. Как не нашлось здесь и дивана с выцветшей цветочной обивкой, его пружины впивались в спину всякий раз при попытке поудобнее устроиться на нем с книжкой. Наверняка, первым делом стащили на помойку.
Агата провела пальцем по идеально гладкому оконному откосу – безупречно. Шлифовальная машина безупречно выполнила свою работу. Где-то здесь, в левом углу, гвоздем было выцарапано А+М=Л. От старой штукатурки и наивной глупости не осталось и следа. Время работало почти как шлифовальная машинка, затирая в памяти Агаты выцарапанные болью воспоминания…
У окна стоял мольберт с картиной. Морской пейзаж, Захржевский, 1893, прочитала Агата. Последняя работа ее предшественника, даже лак не успел до конца высохнуть, а реставратора и след простыл. На столе лежали эскизы. В тонких карандашных линиях угадывался ангел, расправивший крылья, готовый взмыть в небеса.
Скомкать и выбросить наброски у Агаты не поднялась рука. Сложила листы аккуратной стопкой и убрала в ящик стола. Там же нашлась пустая бутылка коньяка. Она хмыкнула, Галка только что возмущалась по этому поводу. У всех свои катализаторы творчества и способы снятия стресса тоже свои…
Под эскизами лежал забытый пинцет, марка редкая, заказная. Похоже, реставратор собирался в спешке. Что же его так подгоняло?
У Агаты имелись свои инструменты – в чемоданчике, в теткином доме. Привычка, хотела ведь не брать, на отдых едет как-никак. Вот и сгодились.
Она надела перчатки и достала первую миниатюру из коробки. Рыжеволосая женщина с белоснежной кожей. Фрагмент прически утерян. На лаковом покрытии трещинки. Сзади подпись «Лорен Захржевская». Это мама тех ангелочков с морского дна и жена графа. Вот она какая – иноземка, так непохожая на местных Дуняшек. Помнится, Шелестов говорил, что Захржевский привез жену с ирландскими корнями откуда-то с востока.
Глава 4
Матвей Шелестов откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Агата почти не изменилась. Волосы цвета меди, огромные карие глаза, белоснежная кожа, легко обгорающая на солнце. Только локоны стали короче, а ему так нравилось накручивать их на палец, сидя у кромки воды. Она исчезла внезапно, накануне прощального костра. Без объяснений. Он ломился к ней в дом, пока ее родственница – неприятная тетка со злыми глазами – не пригрозила ему милицией. Обида, злость, разочарование и щемящая тоска. Потом клочки воспоминаний в тумане и ощущение, что все идет не так. Он решил сам отыскать ее в городе – Липай не такая уж распространенная фамилия. Думал, что скажет при встрече. Предложит поступать на одну специальность в следующем году, или пригласит на выставку, или сразу произнесет те самые важные слова…