Села читать валентинки. Их было одиннадцать. Восемь от одноклассников (тех, кто перешел из нашего девятого «А»), две – от ребят из параллельного. Содержание было схожим: «Поздравляю!»; «Ты отличная девчонка, оставайся такой же!»; «Удачи по жизни и любви!» Неисправимая Анжелка нежно пожелала мне «пламенных чувств и много явных и тайных поклонников».

Кассандра!

В одиннадцатом сердечке красивым почерком было старательно выведено: «Ты мне очень нравишься». Без подписи.

Сказать, что я очень удивилась, – это не сказать ничего. Вот вам и «пламенные чувства тайного поклонника»!

Я показала валентинку родителям и бабушке. Мамуля расчувствовалась, разахалась и заявила, что поздравление написал «очень хороший мальчик, видно по почерку», а папа гордо сказал, что я молодец.

Я хотела выяснить у папы, почему это я молодец, но мне помешала бабушка, выступившая с громогласной тирадой.

Суть тирады состояла в следующем: поскольку этот каллиграф не пожелал открыть своего имени, следовательно, он трус и высоконравственной девушке (под коей, видимо, подразумевалась я) нечего с ним связываться.                                                 – Он не трус! – немедленно заспорила мама. – Он признался Сашеньке в своей симпатии. Я не думаю, что это было для него так просто.

– Раз сказал «а», говори и «б»! – не сдалась бабуля. – Мужчина – поступай по-мужски.

И далее в таком же духе.

Спорили они долго. Я стояла в совершенно обалдевшем состоянии, а папа тихо смеялся и подмигивал мне из-за газеты.

Наконец мне это надоело, и я отправилась спать. Впрочем, заснуть в ту ночь я не могла очень долго. Утром пришла в класс невыспавшаяся, растерянная, и первая мысль была: «Кто??»

Не обязательно, конечно, одноклассник. Но вероятнее всего.

С тех пор уже почти два месяца меня не покидает ощущение, что во время уроков кто-то смотрит на меня. Я оглядываюсь, пытаюсь поймать чей-то взгляд, но мне это не удается. Вокруг умные, серьезные лица: родные – друзей из бывшего девятого, не очень пока родные – всех остальных.

 *      *      *

Все лужи – мои!

Под ослепительным воскресным солнцем я летала по дорогам на велосипеде. Таял снег, прозрачные ручейки с веселым журчанием текли куда-то по своим делам. Асфальт был мокрым и блестящим. Опьянев от восторга и весеннего воздуха, я ездила прямо по лужам; из-под колес взлетали брызги и падали, отражая солнечный свет.

Вчера мне удалось совершить почти невозможное: я уговорила папу достать из кладовки велик и приготовить его к первому в этом сезоне прокату.

– Так ведь рано еще, – сопротивлялся папа, – вторая неделя апреля.

– Ну и что? На дорогах снег почти везде уже растаял, катайся – не хочу. Ну папочка! – ныла я.

– Ладно, гонщик, – сдался он.

И вот теперь я ношусь по улицам, как бабка-ежка на помеле. Все лужи – мои!

Где-то после часа «гонок» я решила наведаться к школе: вдруг кто-нибудь из наших сейчас на спортплощадке? Там снег уже давно растаял и снег высох, так что самое время гулять.

Спортплощадка – любимое место почти всех школьников. Зимой там каток, с весны играют в футбол, волейбол и баскет. И на велике там тоже есть где покататься.

– Эй, Данька!

Я оглянулась: это кричал Женька Белов. Он играл в футбол с ребятами из нашего класса и параллельного «Б». Видимо, это был товарищеский матч между неполными составами десятых. А рядом стояла Лика и азартно болела… стоп, за кого же она болела? Сама учится в «А», но Антон-то в «Б»!

– Данька, давай сюда! – орал Женька. Ему бы поезда на станции объявлять, честное слово.

– Ой, Данечка! – Анжелка наконец оторвала глаза от Антоши и сфокусировала взгляд на мне.