Анна на секунду оторвалась от бумаг, посмотрела на Олега Ивановича, улыбнулась и вновь углубилась в чтение.

– Он был весь в крови, порезанный, можно сказать исполосованный, в машине посредине леса, там, куда и заехать почти невозможно, и вас это не удивляет? – Лестрейд возмущенно ходил около двери, как тигр в клетке.

Его деланое возмущение было проигнорировано всеми присутствующими в палате.

– Значит, как я поняла из всего этого, – Анна протянула бумаги Олегу Ивановичу, – у него шизофрения?

– Шизофрения кататонического типа, если быть точным, но…

– Но! Всегда есть но, не правда ли, доктор? – Лестрейд все еще возмущенно прохаживался у дверей, словно бы вознамерился охранять вход в палату даже ценой собственной непутевой жизни.

– Продолжайте, Олег Иванович! – Анна, уже с другим настроением, вновь подошла к пациенту.

– Так называемое НО в этом диагнозе очень значительное. Я пока не могу уверенно объяснить, что происходит с пациентом. Мы провели все необходимые исследования. Магнитно-резонансную томографию и энцефалографию. Все говорит о правильности диагноза. Однако для окончательного заключения нужно поговорить с объектом исследования. Как вы сами видите, в нашем случае это не представляется возможным.

– Он не идет на контакт?

– Он ни на что не идет, а главное, не выходит из кататонического ступора.

Лестрейд на секунду остановился и вопросительно взглянул на психиатра.

– Вы меня, конечно, извините, но может, вы объяснитесь более популярно. Так сказать, специально для людей в погонах?

Теперь пришла очередь изумленной Анны бросать взгляд на Лестрейда, а потом виновато пожимать плечами перед серьезным взглядом Олега Ивановича.

– Олег Иванович, уважьте…

Олег Иванович понимающе кивнул и подошел к лежащему на кровати мужчине. Он вытащил из кармана маленький фонарик, посветил им в глаза. Зрачки на свет не реагировали.

– Видите… Он не реагирует на внешние раздражители. Четко проявляется мутизм, то есть отсутствие речи. И это нормально в стадии кататонического ступора. Плюс ко всему его тело подвержено восковой гибкости. Все как в учебниках по психиатрии. Однако… – густые брови Олега Ивановича приподнялись, открывая глубоко посаженные глаза. Он скосился на Лестрейда, который при слове «однако» недовольно фыркнул и вернулся к своему важному делу – патрулированию входа. – Однако болезнь нашего с вами пациента не переходит во вторую фазу. Обычно каждый ступор в обязательном порядке сменяет кататоническое возбуждение. И далее по кругу.

– Доктор, вы меня, конечно, простите, но что за восковая гибкость еще такая? – чувствовалось, что Лестрейда раздражало обилие непонятных для него слов.

Анна шагнула к кровати и осторожно вытащила подушку. Голова мужчины не упала на простыню, а осталась висеть в воздухе.

Увидев это, Лестрейд замер на месте. На него жалко было смотреть. Отвисшая челюсть, дрожащий подбородок, по-щенячьи глупый и одновременно испуганный взгляд.

Анна вернула подушку пациенту и оглянулась на Лестрейда.

– Выдыхайте, Леонид! Вам все показалось, я уверена!

– Да, это и есть восковая гибкость: его можно двигать, наклонять, поворачивать голову и части тела. При этом сопротивления не будет, – Олег Иванович остался доволен произведенным эффектом.

Несколько издевательский тон «оживил» Лестрейда. Он даже попытался что-то сказать, но возмущения было намного больше, чем мыслей и готовых фраз, поэтому Лестрейд только покраснел, махнул рукой и вышел из комнаты.

Анна взглянула на Олега Ивановича. У того на лице светилась по-детски шальная улыбка.

– Вы знали про это свойство?

– Вы о восковой гибкости? Конечно! Дело в том, что у меня мама психиатр. Кое-что из ее работы память сохранила.