– Но я болел, у меня случилась дизентерия, кажется.

Турхельшнауб поразился абсурдности постановки вопроса. «Какого черта! Ну при чем тут школьная линейка?» – подумалось ему.

– Не стоит оправдываться, вы пока не в суде. Наш следственный отдел занимается предварительным опросом свидетелей. Вы понимаете, на что я намекаю?

Дорис Викторовна посмотрела на него так нежно, как если бы только что узнала, что он ее родственник, считавшийся погибшим, но внезапно возвратившийся в лоно семьи. Большая грудь ее ритмично вздымалась при каждом вдохе.

– Нет, ничего я не понимаю, – промямлил он.

– Разрешите мне продолжить. Итак, в двенадцать лет и вы отдыхали у родственников в Черкассах, тетя Рива застала вас обнаженным в спальне, разглядывающим один неприличный журнал. Ох, пресловутый пубертатный период! А на прошлой неделе вы уж вовсю изменяли своей жене Капитолине с одной из сотрудниц банка. Помнится, девушка числится в вашем отделе и ее зовут Наталья Поперхон.

– Нет, неправда! Откуда вы знаете? Я хотел сказать… это не совсем правда. Я не изменил. То есть я, конечно, хотел, но ничего такого не вышло в итоге, я застеснялся. К чему вам все эти личные сведения? – Турхельшнауба затрясло.

– Это еще не конец. Пять лет назад вы отказались стоять в очереди на поклонение мощам святой Варвары. Как же так? Вся православная интеллигенция собралась, люди регистрировались, писали номера на ладошках химическим карандашиком, перекликались, а вы просто сбежали.

– В те дни мороз ударил, я честно отстоял три часа, потом почувствовал простуду и ушел. Разве это преступление? – Его голос срывался на крик.

– Не далее, как десять дней назад вы поставили подпись на аналитической записке по сделке с банком «ЖМУР». После чего исчезло шестнадцать миллиардов, – подвела наконец беседу к главному пункту Дорис Викторовна, игнорируя возмущение собеседника.

– Меня вынудили, то есть меня попросили, я не мог отказать. Светозар Бздяк, начальник инвестиционного отдела, беспредельщик известный, им требовалось для плана…

– Вениамин, вы же интеллигентный человек, а верите в сказки. Как вам не стыдно? – Дорис Викторовна помахала тонким, чрезвычайно длинным наманикюренным пальчиком в воздухе и продолжила речь:

– Наконец, вчера утром вы затопили квартиру снизу. Разве это хорошо? Кстати: а где была ваша супруга? Мои сотрудники отметили в рапорте, что последние две ночи вы провели в квартире один.

– Мы разошлись недавно. Жена съехала к отцу в Пережогино… Но какое отношение к нашей беседе имеет моя жена? При чем тут затопление, которого, кстати, не было? Почему вы меня мучаете такими нелепыми вопросами? Кто вас уполномочил лезть в мою личную жизнь? – У Турхельшнауба сдавали нервы.

– Ах вот как! Значит, вы не настолько безнадежно женаты… Такое обстоятельство в корне меняет угол зрения, под которым я собиралась вас сегодня рассмотреть.

Дорис Викторовна взглянула на него хитрым, испытывающим взглядом, потрясла бархатными ресницами и задумалась. По-видимому, хозяйка кабинета не собиралась отвечать на его вопросы. Она поднялась из кресла, прошла, шурша юбкой, к письменному столу, вынула листочек бумаги, что-то написала на нем, потом обернулась и отдала Турхельшнаубу. Он прочитал: «Наш разговор записывается. Заткнитесь! Не произносите больше ни слова о работе!» Вениамин удивленно уставился на следователя. «О боже, как же она хороша, тварь!» – снова пронеслось у него в голове.

Коварная представительница юстиции села в кресло, без всякой необходимости оправила юбку на широких округлых бедрах и заговорила без видимой связи с предыдущей беседой: