Покрепче обняв подушку, он смотрел по сторонам и не мог понять, что же делать, и вдруг кто-то положил руку ему на плечо. Он вздрогнул, оглянулся и увидел, что позади него на кровати сидит бабушка, поджав под себя ноги, и одними губами говорит: не бойся, не бойся, только не бойся, все хорошо. Бабушка сидела в белой свободной сорочке с едва заметным узором из голубых васильков – она была даже чуть моложе, чем на самом деле: красивой, с длинными седыми волосами. Саша хотел ее обнять, но откуда-то точно знал, что делать этого нельзя – у него опять задрожали губы, и он зажмурился, чтобы не заплакать.

Бабушка провела ладонью по его лицу снизу вверх, открывая ему глаза, и сказала вслух, улыбаясь: «Саша, прощай». Затем, будто в замедленном кино, опустила ноги в черную воду и соскользнула в темноту, оставив его на кровати-корабле, качавшейся на волнах. Сашу начало бросать в жар и в холод, страшно ломило суставы, но еще больше болело все внутри, как будто воспалился каждый орган, и тогда он решил тоже свесить ноги в темноту и спрыгнуть – но когда он собрался потрогать воду рукой, на горизонте прорезалась ослепительная молния, и следом донеслись раскаты грома. Снова и снова взблескивали зарницы, и оглушительный треск закладывал уши, и в этом треске он слышал, как его зовут: Саша, Саша, Саша.

– Саша!

Когда он очнулся, первое, что увидел, – склоненное лицо Наташи и яркий свет.

– Господи, ну наконец-то ты проснулся, ты кричал во сне, и я уже испугалась, что тебе стало хуже.

Он медленно сел на своей высокой кровати, потом неуверенно с нее спустился и молча вышел в большую комнату. Там никого не было, а кровать, где спал Леша, была застелена.

– Где Леша, он уже ушел?

– Конечно ушел, причем дня три назад. – Наташа улыбнулась. – У тебя была настоящая лихорадка, ты несколько дней почти не приходил в себя, я даже доктора тебе вызывала из города. Но хорошо, что все хорошо. Ты пару раз вдруг как будто просыпался и нес абсолютный бред. В принципе, это было смешно. – Сестра потрепала его за волосы. – Ну, иди ешь и собирайся встречать маму. Сегодня суббота, она точно приедет.

Саша так обрадовался новости, что даже слегка подпрыгнул на месте, а потом, изменившись в лице, посмотрел на Наташу:

– А как бабушка? Очень волновалась за меня?

Сестра уперлась одной рукой в бок и поджала губы.

– Что? Что-то не так? Давай, скажи что-нибудь.

– Ну, она еще не вернулась, понимаешь. Не вернулась… – Она задумалась. – Ты лучше позавтракай и иди встречать маму, она уж точно на все твои вопросы ответит.

Пока Саша завтракал остывшей и совсем невкусной рисовой кашей, он медленно осматривал кухню и понимал, что за три дня здесь многое поменялось: посуда свалена в раковине, пол грязный, не как при бабушке, чашки на полках переставлены местами, а одна, разбитая, осколками лежит у окна. Все было не так, и даже как будто пахло от тарелок иначе – но самое ужасное было то, что через кухню в дом входили какие-то незнакомые люди, здоровались с Наташей, глядели на него, а потом осматривали дом – стены, двери, потолок, лампочки в гостиной. Спросить у Наташи, кто это, он не решался. Он постарался побыстрее закончить с едой и пойти ждать маму на остановку.

Когда Саша вышел во двор и во все легкие ртом втянул воздух, у него закружилась голова, и от этого показалось, что на улице тоже как будто все поменялось. Дело было не только в перестановке вещей – лопат, граблей, пленки для грядок, – нет, все было хуже: на глазах предметы становились зыбкими и как будто неуверенными в самих себе.

Сильно мотнув головой, Саша пошел к калитке, а затем дальше и дальше по улице, вплоть до разросшегося сиреневого куста, прикрывавшего заброшенный участок со сгоревшим домом. Там он свернул за угол и направился вверх по дороге: солнце слепило глаза, и он надеялся, что встреча с мамой, которая добиралась сюда из города на электричке и автобусе каждые выходные с сумками наперевес, расставит все по своим местам. Он обожал ее, и пять дней без ее внимания было для него многовато – он по ней скучал и начинал ждать еще с пятницы.