Раздумья Лашэза прервали причитания, с которыми к ним навстречу выскочил невысокий пономарь. Он славил Господа за возвращение Рагузина, чуть не плача от вида замученного дьячка, и взмахивал при этом руками так часто, словно собирался взлететь.

– Григорий, все в порядке, – попытался успокоить его пленный и направился к маленькой дверце в углу здания, – оставь нас.

Пономарь, нехотя, отошел в сторону.

– Даст Бог, сгинут в наших подвалах мерзкие французишки! – произнес он в спину офицерам.

– Мы поговорим об этом, когда я вернусь, – сказал по-русски Лашэз и улыбнулся, заметив, как Григорий испуганно засеменил к лестнице, ведущей к колоколу.

Между тем Рагузин открыл дверцу и скрылся в темном коридоре.

– Может, возьмем свечу? – спросил полковник.

– Господь с вами, мне известен каждый камень в этих подвалах, – дьячок даже не обернулся. – Но если вас смущает тьма, берите.

Лашэз мысленно выругался и последовал за пленным. Сперва он почувствовал себя слепым кротом, и шел только на звук шагов, но постепенно глаза привыкали к темноте, и все отчетливей выступала впереди спина дьячка.

– Долго еще? – нетерпеливо спросил француз.

Рагузин остановился.

– Пришли…

Он опустился на колени, и до слуха Лашэза донеслось нудное бормотание. Дьячок удумал молиться! Самое время!

Зуб вновь заныл, словно испугавшись липкой темноты и холода, идущего от стен. Ярость стала овладевать полковником. Его злила пустая деревня, узкие коридоры, испуганный пономарь, бьющий поклоны дьячок.

– Где он? – прервал француз молитву. – Где Отец камней?

Рагузин, не отвечая, прислонился ладонями к стене.

– Он? Это он?

Все так же молча, дьячок прикоснулся лбом к камню, не удосужившись убрать с него паутину.

– Говори, чертов монах! – Лашэза била дрожь, и он даже не мог сказать, что было этому причиной – неутихающая зубная боль или близость священного камня.

– Я предупреждал, что не так просто добраться до оберега, – проговорил пленный. – Вы же меня слушать не захотели…

В этот момент колокольный звон потряс стены церкви, заглушив слова дьячка. Темный коридор, казалось, задрожал, и полковник встревоженно поднял голову, словно сквозь камень мог рассмотреть пономаря, решившего потянуть язык колокола.

Тут же Рагузин вскочил, сорвал с груди веревку с крестом и накинул на шею Лашэзу. Все произошло настолько быстро, что француз не успел пальцем пошевелить, как сам уже оказался пленником. Рука потянулась к сабле, но веревка еще туже натянулась.

– Даже не пытайтесь, – прошипел на ухо дьячок. – И положите оружие на землю.

– Ты все равно не убьешь меня, Василий.

Клинок прозвенел, ударившись о каменный пол.

– Господь с вами! – покорности в голосе Рагузина теперь не было и в помине. – Вы сгниете в этих подвалах, и никто так и не узнает, где лежит труп. Я замолю грехи и уж как-нибудь переживу это. А сейчас скажите-ка вашему офицеру, чтобы покинул церковь, а солдаты пусть и не надеются взять нас приступом. И тогда, возможно, вы останетесь живы.

Полковник обратился по-французски к ординарцу, и тот опрометью кинулся к выходу.

– Что дальше, Василий? – Лашэз сомневался, что дьячок выполнит угрозу, тридцать стволов во дворе внушали оптимизм, и поэтому в голосе его сквозила насмешка. – На что ты надеешься?

– Дальше? – Рагузин подтолкнул француза в спину, заставляя покинуть коридор. – Дальше будем верить, полковник.

– Верить? В Господа? Или в царя-батюшку?

– В сказку…

* * *

Лашэз, едва выйдя из темного коридора, быстрым взглядом окинул помещение. Опытный военный, он сразу попытался найти выход из ловушки, в которую попал. Ординарца уже и след простыл, массивные двери захлопнуты. У окон, больше похожих на бойницы, лежали ружья и мешочки с пулями. К своему удивлению, полковник признал неразлучных спутниц любого французского солдата – гладкоствольные кремневые мушкеты.