Ее окликнула какая-то припозднившаяся мексиканка:

– Простите, сеньорита, вы знали Хосе?

Эсперанца смахнула слезы и обернулась. На нее, сощурив глаза, смотрела полная смуглая женщина лет пятидесяти, лицо которой показалось ей смутно знакомым.

– Анхелика?! – ахнула та и, перекрестившись, попятилась. Да споткнулась о выступавшее надгробие и плюхнулась на землю.

«Пилар!» Эсперанца быстрее ветра оказалась рядом с приятельницей, помогая ей подняться на ноги и украдкой разглядывая. Пилар была женой друга Хосе, и в былые времена супружеские пары часто захаживали друг другу в гости. Пилар была всего на два года старше ее, а сейчас выглядит почти старухой – располнела, подурнела. Неужели и она стала бы такой же?

Взявшись за ее руку, Пилар поняла, что перед ней не призрак, а молодая женщина. Однако она продолжала настороженно таращиться на нее.

– Вы, должно быть, знали мою мать? – мягко спросила Эсперанца, стараясь говорить более низким голосом.

– Так ты дочка Анхелики? – поразилась Пилар. – Похожа-то как! А она сама приехала?

– Анхелика умерла. – Ее голос даже не дрогнул, ведь она говорила сущую правду.

Но вот Пилар искренне расстроилась и принялась жалеть «бедную крошечку».

– А я приехала, чтобы разыскать отца…

Тут Пилар снова разохалась и запричитала. Расчет Эсперанцы был верным. Уже через минуту она узнала, как умер Хосе… Когда она пыталась начать жить заново, в тот самый вечер, когда она согласилась на первую аферу с Джеком, ее муж, тщетно искавший ее все это время, пустил себе пулю в висок. Что, если бы она не уехала той же ночью из города? Что, если бы Хосе ее нашел? Хватило бы у нее духу рассказать ему правду? Хватило бы его любви на то, чтобы принять ее такой, какой она стала? А может, его любви хватило бы и на то, чтобы разделить с ней судьбу?

– Тебя как зовут-то, девочка? – донесся до нее голос Пилар.

– Соледад[8].– Имя само сорвалось с губ. Этого имени не было в перечне имен, данных ей при рождении. Этим именем ее наградила сама жизнь.

– Вот что, Соледад, пойдем-ка отсюда. Стемнело почти, нечего здесь задерживаться. Надеюсь, ты не откажешься зайти ко мне? Расскажешь про свою мать, когда-то мы были с ней очень дружны…

Окна дома Пилар светились на всю улицу. Дом был полон народу – вместе с родителями жили три дочери и сын, старшие – со своими семьями. Соледад знакомилась с дочерьми Пилар, которые выглядели ее ровесницами, трепала по головам детишек – внуков Пилар, бродила по гостиной, которая почти не изменилась со времени ее последнего визита. С ее лица не сходила лучезарная улыбка, а сердце ныло: это могли быть твои дети, это могли быть твои внуки. Это твой дом мог бы ярко светиться огнями, а за столом по вечерам в нем собирались бы всей семьей. Это твой Хосе мог бы сидеть с седыми висками во главе стола. Это ты могла бы хлопотать на кухне, командуя невесткой. Если бы только не было того бледного европейца с холодными глазами. Если бы только Хосе не уехал тогда по делам. Если бы только она не стала…

– Соледад, тебе нехорошо? – К ней наклонилась старшая дочь Пилар, Альма. Когда Анхелика сбежала из города, Пилар только была беременна первенцем.

«Это могла быть наша с Хосе дочь!» Мысль ударила в висок с силой пули, когда-то пущенной Хосе, и заметалась по черепной коробке, медленно убивая ее. Соледад извинилась и вышла на крыльцо. Но и там прошлое не отпустило ее. Глядя на цветущие апельсиновые деревья, она с тоской думала, что когда-то у нее был такой же фруктовый сад…

Обернувшись на полный огней дом, которого у нее никогда уже не будет, в последний раз оглохнув от шума голосов счастливого семейства, она скользнула на тропинку между деревьев и быстро зашагала к ограде, все дальше уходя от огней в кромешную тьму. Она бежала из дома Пилар, как преступница. За ней гнались призраки прошлого, призраки несбывшегося счастья.