Но несмотря на то, что рассказ Холмса не вызвал у меня доверия, я никаким образом не стал выказывать ему, что не удовлетворен данными им объяснениями. Главное что Холмс вернулся к нам живым и здоровым. Остальное для меня было тогда не важно. Шерлок между тем строил планы на будущее. Он собирался возобновить свою частную практику. Холмс время от времени восклицал, что отныне никто не помешает ему заниматься разгадкой тех интересных маленьких загадок, которыми так богата сложная лондонская жизнь.

И действительно, вскоре Холмс вернулся к привычной для себя работе частного сыщика. Но многое теперь изменилось в его деятельности. Он стал скрытен, действовал под иным именем, коего мне не хочется сейчас раскрывать. Объяснение тому он давал очень простое. Дескать, привык за несколько лет отсутствия в Лондоне к тому, что его не узнают. Он признавался мне, что невыносимо устал от той славы и известности, которая не давала ему раньше покоя. Поэтому мой друг посчитал, что оповещать широкую публику о своём воскрешении не нужно. Так что на имя Шерлок Холмс было наложено им табу. Его он запрещал упоминать при нем нам, тем немногим его друзьям, которые знали о его возвращении в Лондон. Да и характер Холмса претерпел сильные изменения. Раньше это был жизнерадостный человек, любитель шуток и розыгрышей. Теперь же Холмс редко улыбался. И мне временами казалось, что он пережил сильное жизненное потрясение, надломившее его психику в то время, когда он был вдалеке от Лондона. Хоть всё это вызывало у меня непонимание, я не стал задавать моему другу неудобные вопросы, в тайне надеясь, что придет время, и он даст сам на всё честные ответы. Жизнь продолжалась. К великому моему несчастью трагические изменения произошли в тот год и в моей жизни. Моя дорогая супруга после тяжелой болезни умерла. Свет жизни померк и для меня. Я не мог оставаться в моем опустевшем доме, где всё напоминало мне о моей невосполнимой потере. И вскоре я переехал на квартиру к Холмсу. Мы снова стали вскоре вместе заниматься расследованиями различных преступлений. И я признаюсь, быстро забыл о своих размышлениях, о том, что на самом деле произошло в 1891 году в Швейцарии.

Прошло несколько лет. Наступила осень 1898 год. Надо сказать, что в то время Холмс находился достаточно долго в ужасной меланхолии. Он постоянно жаловался мне на то, что давно не было ни одного приличного дела, ни одной неразрешимой задачи не ставили перед ним преступники Великобритании. К тому же осень выдалась в этом году на редкость слякотная, сутками над Лондоном моросил надоедливый дождь со снегом. И вот однажды в последних числах ноября к нам пожаловал один любопытный посетитель. Как сейчас помню, в кабинет Холмса быстрой походкой буквально ворвался высокий молодой человек, примерно тридцати лет от роду, крепко скроенный, при этом очень элегантно одетый. На его бледном овальном лице сияла доброжелательная улыбка. Вся его внешность словно говорила – я ваш друг. На визитной карточке, которую он протянул мне, значилось – журналист Мишель Арно, корреспондент газеты «Универ». Мужчина сразу же, никого не спросив, приземлился в одно из кресел. И тут же сказал:

– Друзья мои, мне нужна ваша помощь. Я специально сегодня приехал в Лондон из Парижа и тут прямо с трапа парохода отправился к вам. Только вы можете спасти меня и нашу газету. Умоляю! Не откажите в помощи!

– Чем мы можем помочь вам и вашей газете? – спросил настороженно Холмс.

– Нам, как воздух нужна громкая сенсация – ответил журналист. – Мой редактор, господин Жак Бове приказал мне хоть вывернуться на изнанку, но отыскать громкую сенсацию для нашей газеты, которая в последнее время стала терять популярность. Если я не дам то, что требует господин редактор, меня ждет увольнение. Это очень неприятно. Я прирос душой к нашей газете. Без неё жизнь моя потеряет всякий смысл. Так что я готов на всё лишь бы исполнить приказ моего редактора.