По соседству расположились изображения иных сцен. Безымянная мать, полумесяцем скрестила руки у груди, прижимая к себе обещанное в апокрифах дитя. Великий медведь Цав Рансгар на одной фреске сопровождает Ицхиль в бой, на другой же обрушивает колонны в Храме Песен, в назидание предательству милонн. В облике зверя и в облике человека. Были здесь и иные фрески, описывающие времена еще более далекие, память о которых сохранилась лишь в ветхих папирусовых свитках апокрифов. Ица в первозданном мире со своими сыновьями. Огненные пески, вихрем сметающие с лица земли Сор’Навир. Милонны, ведущие свой народ за лунным сиянием в обещанные земли.

Зацепившись взглядом за изображения и рисуя себе в голове, как бы они выглядели в движении, лицезри она это величие самолично, Аайя и не заметила, как тень нависла над ее плечами.

– Госпожа, – прошептал Гиацинт, заставив девушку чуть одернуться, оглянувшись на него.

Облаченный в длинный темный халат из бархата, закрывающий его тело ниже колен, с широкими рукавами на мягких руках, он казался вставшей посреди лунария тенью, бледной и ожившей. Холодный взгляд скопца на остром, длинном и безволосом лице, со скукой глядел на Аайю.

– Ах, вы… – чуть вздрогнув, положила руку на сердце она. Евнух подошел неожиданно тихо. Он перемещался почти беззвучно, даже тише, чем умела сама Аайя. Это ее настораживало.

– Ваш скромный слуга напугал вас? – поинтересовался Гиацинт. Его голос был холодный, высокий и писклявый. Словно всегда он говорил в пол силы, даже когда повышал тон. – Скорбно прошу его простить.

Приподняв руку, она как бы остановила его извинения. Не вина сего человека в том, что она замечталась и была невнимательна.

– Полно вам, – кротко качнула головой Аайя, – в чем дело?

– Ваш скромный слуга пришел сообщить, что господин Раид переживает за вас и за свою госпожу-супругу, – поклонил голову Гиацинт, скорбно демонстрируя покорность, он сложил ладони у пояса. – Мне была поручена задача проведать вас и в целости и сохранности доставить домой.

– Это святое место. Незачем волноваться за госпожу-мать и меня, – уверила евнуха Аайя. Вечность хранила ее.

– Место, быть может, и святое, но соседствующем анварам это ведомо не столь же сильно, как вам, – снова слегка поклонил голову Гиацинт. – Прошу, пройдемте.

Он, столь же беззвучно развернувшись, направился к выходу из лунария. Словно скользящая тень, обличенная в плоть. За собственным дыханием Аайя и не слышала, как его сапоги касаются пола. Мать, тот, верно, также уже предупредил. В сопровождении двоих воинов, облаченных в кольчуги под легкими желтыми халатами, с заостренными шлемами цветами меди и копьями в руках, Хашнай Шайхани следовала за Гиацинтом к выходу. Она не помедлила прибавить шагу следом за ними.

Снаружи уже ждали кони. Сливаясь силуэтами, синяя с зеленым, луны на небосводе соприкасались в Роиц Ицнай. Их свет сливался воедино, достигая голубоватого свечения перетекающих лун. Убывающий ИцЛиц касался ИцРоана. Если приглядеться, то можно было заметить их отдельные силуэты, висящие глазами Вечности над своими творениями. Солдаты седлали своих жеребцов песчаного цвета в золотистых попонах, а Гиацинт помог забраться на одного сначала Хашнай, а затем и самой Аайе.

Поудобнее устроившись на коне, девушка поерзала в седле. Она не была мастаком верховой езды и с конями ладила плохо. То ли ей не хватало твердости, чтобы указывать животному путь, то ли она просто не была создана для седла. Из-за этого девушка всегда вцеплялась руками в поводья покрепче, заодно держась за седло и давая жеребцу самому следовать за своими сородичами, в надежде, что он никуда не свернет. Стегать его поводьями или пришпорить ударом в бока она не могла даже и помыслить. Зная это, отцовские люди всегда следили за конем, которому не повезло получить Аайю в свое седло.