– Я хотел остаться, дядя Гриша! Хотел, чтобы они с Митяем вдвоем ушли…

– Я тоже! – Митяй оживал, на щеках его заиграл лихорадочный румянец, а Григорий с болью подумал, не преуспел ли фон Клейст в своих экспериментах. – Нормально все со мной, батя! – Сын поймал его тревожный взгляд, усмехнулся. – Я ж фартовый. Весь в тебя!

– Весь в меня. – Он потрепал сына по белой голове, а сам подумал, что с этой ночи не осталось у них с Митяем ничего общего, кроме фарта. Вот Митяй человеческую свою суть сохранил, несмотря ни на что. А у него не вышло. И плещется в его жилах теперь кровь упыриная пополам с кровью погибельной. А человеческой там, наверное, уже и не осталось.

– И Таня тоже хотела остаться, – продолжил Сева таким тоном, словно пересказывал сон. – Она за бабушку свою переживала, говорила, что без нее никуда не уйдет. А я сказал, что Ольгу Владимировну найду… и остальных тоже. А потом с ним, – он кивнул на Митяя, – с ним что-то стало твориться неладное.

– Не помню… – Митяй покачал головой. – Вот с того момента, как вы с Танькой ругались, ничего не помню. Провал.

– Она сказала, что это зов. Что упыри так подзывают тех, чью кровь сосут. Я вот ничего не слышал. Ровным счетом ничего. – Сева растерянно замолчал, а потом прошептал: – Она ведь согласилась…Мы договорились, что она Митяя уведет, а я останусь.

Договорились. Понятно, как она с ними договаривалась. У девки характер точно такой же, как и у ее бабки, царствие ей небесное. И способности, видать, аналогичные. Заморочила пацана, он и поверил, что делает все, как сам решил, а не по ее указке.

– Она меня поцеловала. – Сева растерянно улыбнулся, а потом смутился, сжал кулаки. – Это она специально, чтобы меня отвлечь, да?

Ох, дети несмышленые! Тут мир рушится, а они думают, настоящий то был поцелуй, или отвлекающий маневр.

– Это она, чтобы ты заткнулся, – буркнул Митяй. – Слишком много ты говорил, аж голова разболелась.

Григорий скосил взгляд на сына. Почудились ему эти язвительные нотки, или Митяй его начинает в себя приходить? Он и раньше-то был на язык несдержан. Сколько раз Зосю из-за него к директору вызывали. Да и сам Григорий имел из-за выходок сына разговоры с соседями. Это еще до того, как в тюрьму загремел.

– Чья бы корова мычала! – Сева нахмурился, и Григорий предусмотрительно встал между пацанами. – Если бы не ты, ничего бы этого не было!

– А я тебя звал?! Я просил тебя меня вытаскивать?!

– А я не ради тебя!

– Ясное дело, не ради меня! Ради Таньки хвост распустил!

Эти двое уже были готовы ринуться в бой, пришлось вмешаться.

– А ну, цыц! – Рявкнул Григорий. Получилось убедительно, даже Митяй глянул на него с изумлением. Дома Григорий никогда голоса не повышал. Ни на жену, ни на сына. Считал, что крики – это не мужское. – Слушайте меня оба! Никто тут не виноват. Ни вы, ни Танюшка. Каждый из вас думал, как будет лучше для остальных. Просто Танюшка оказалась… смекалистее. – Не скажешь же этим молодым и горячим, что их подружка ведьма! А кто, как не ведьма? Вон тетя Оля точно ведьмой была, а как известно, яблоко от яблоньки… – Обдурила она вас, вытурила из усадьбы. – Ага, чтобы под ногами не путались. Самоуверенная девочка. Вот за самоуверенность эту и поплатилась. Она поплатилась, а ему, Григорию, теперь расхлебывай.

– Где она? – спросил Сева. – Вы ее видели? Она в усадьбе?

– Нет. – Григорий помотал головой, расшифровывать свое «нет» пока не стал, мало времени. Вместо этого он тронул Митяя за плечо, спросил: – Ты помнишь, где охотничий домик деда? Найдешь?

Охотничий домик был в лесу, что вплотную подступал к лощине. По прикидкам Григория, добираться туда нужно часа два. А в нынешнем состоянии Митяя так и все три. Домиком эту вросшую в землю хибару можно было назвать весьма условно, но отсидеться там можно, переждать бурю, которая непременно начнется в ближайшие дни.