Будь вы прокляты, преподобный Тейт! Это он виноват, что мы с Салли поссорились. Пять лет назад он не обратил внимания на меня, на маленькую девочку, когда я тянула его за рукав и говорила, что в шахте произошёл несчастный случай. Взгляд, которым дух того несчастного шахтёра посмотрел на меня, прежде чем рассеяться, будет преследовать меня вечно. Он истратил всю оставшуюся энергию, чтобы передать мне послание. «Приведи помощь», – сказал он, но викарий отмахнулся от меня, как от мухи, кружившей над его чёрной шерстяной сутаной, и с тех пор возненавидел. Если бы те минуты не были потеряны, что-нибудь бы изменилось? Удалось бы спасти несколько жизней?

Какой-то шум прерывает мои мысли, и я прячу книгу под покрывало. Сегодня утром у меня опять сводит все внутренности, и я тянусь за горячим камнем, который принесла мне мама, но он давно успел остыть. Мне бы нужно хлопотать по дому, а не читать, но завтра в любом случае пришлось бы делать всё по новой, и я подумала – какая разница? Зачем тратить время на вытирание пыли, когда я могу погрузиться в миры куда интереснее, чем мой собственный?..

И снова этот звук. Настойчивый стук в дверь и дребезжание стекла. Волчица, которая всегда поблизости, вскидывает морду и поскуливает, не сводя с меня больших глянцевых глаз. Я иду босиком на лестничную площадку, скользя по гладкому полу.

– Мама?

Мама мнётся у подножия лестницы, она поднимает на меня глаза и через силу улыбается.

– Пегги, – говорит она, – вот ты где. Я тебя везде искала.

Я готова усомниться в её словах – в нашем доме четыре комнаты, и даже тщательный поиск не занял бы много времени, – но при виде её мертвенно-бледного лица решаю промолчать. Она вытирает руки о фартук.

– Будь паинькой, откроешь дверь? – голос звучит натянуто и неестественно высоко.

– Всё в порядке? – спрашиваю я, повернув голову в ответ на новый дребезжащий стук в дверь. – Кто это?

– Мистер Блетчли, – отвечает мама.

Честно говоря, я не понимаю, как мама его терпит. Я знаю, что он наш родственник – папин брат, если быть точнее, хоть по нему никогда этого не скажешь. Я ни за что не назову его дядей, потому что мне он не родня; я скорее миссис Далвич назову тётушкой Агнес! У меня с мистером Блетчли даже фамилии разные – с тех пор как между братьями вспыхнула какая-то загадочная ссора, мистер Блетчли исчез, и его не видели в деревне вплоть до того несчастного случая в шахте. Только представьте, до какой степени нужно обидеться на брата, чтобы сменить фамилию! Мама ему явно не доверяет, а мне этого достаточно.

– Мы не можем спрятаться? – спрашиваю я шёпотом, спускаясь на цыпочках по лестнице, и заглядываю в гостиную в надежде, что папа поддержит моё предложение, но в комнате никого нет. У него тоже нет ни малейшего желания видеться с братом, поэтому он уходит каждый раз, когда тот решает нас навестить.

– Мистер Блетчли не узнает, что мы дома: лампы не горят, и в камине нет огня.

Молчание. Вздох. Поникшие плечи.

– Нет, Пегги. Проводи его на кухню и предложи чаю. Я только приведу себя в порядок и сразу же спущусь. Чем быстрее он войдёт, тем быстрее уйдёт.

Вот такая она, моя мама – слишком добрая.

Первое, что я вижу, взглянув на входную дверь, – это силуэт цилиндра за рифлёным стеклом, зловеще покачивающийся от каждого движения. Я медлю, мне вовсе не хочется впускать этого высокого мужчину экстравагантной наружности.

Рядом с ним стоит кто-то пониже и пошире, в нелепо нахлобученной шляпе. Разнервничавшись ещё сильнее, я открываю дверь, одновременно пытаясь пригладить взлохмаченные волосы.

– Мистер Блетчли, – говорю я, неохотно изобразив реверанс, хотя мужчина уже проскользнул внутрь. На вид ему лет пятьдесят, у него пышные волосы и усы, какие обычно отпускают состоятельные люди, и я готова поставить шиллинг на то, что у него есть для них специальная щёточка, чтобы причёсывать, точно любимую кошку. Широкоплечий, плотного сложения, на мой взгляд, он всегда слишком вычурно одевается. Сегодня на нём чёрный сюртук, серые твидовые брюки, небесно-синий жилет из ткани со спиральным узором и шейный платок в цвет, настолько объёмный, что я уверена: мистер Блетчли запрокидывает голову, чтобы не натереть подбородок. А может быть, он просто считает, что ему, такому шикарному и деловому, подобает смотреть на нас, мещан, свысока. На меня он всё равно не обращает никакого внимания, потому что девочка двенадцати лет уже перестала быть забавным карапузом, но ещё не стала очаровательной собеседницей.