Преподобный Отто Тейт. От одного его имени у меня мурашки по коже. Салли берёт меня за руку и крепко пожимает её:

– Пег, я понимаю. – На щеках у неё появляются два розовых, словно нарисованных, пятнышка, которые становятся только ярче, когда я поднимаю на неё глаза.

– Салли, в чём дело? – спрашиваю я.

– Он хотел знать, не вернулась ли ты к своим прежним штучкам.

– Моим прежним… Что ты сказала ему?

– Ничего, – отвечает она, резко убрав руку и засунув её под юбку.

– Салли, – кровь стучит у меня в висках, – ради всего святого, пожалуйста, Салли, скажи, что ты не…

– Я не могу врать викарию! Иначе меня могут отправить в ад или куда похуже!

Нет, Салли. Нет, нет, нет, нет, НЕТ!

– Он не может этого сделать, мы же говорили об этом! Что ты ему сказала?

– Я сказала, что не понимаю, о чём он.

Я выдохнула с облегчением:

– Тогда всё в порядке. Всё хорошо. Просто сначала ты меня напугала.

– Но потом, – выпаливает она, – он совсем меня запутал и стал задавать всякие разные вопросы, я стала нервничать и потом подумала, что если скажу, что если бы ты могла разговаривать с мёртвыми – если бы могла, заметь, – то я бы точно ему ничего не сказала, а все остальные пусть лучше не суют нос в чужие дела и не верят слухам, и к тому же если бы ты могла говорить с мёртвыми, то в этом всё равно не было бы ничего страшного, это же просто навык, как говорить на французском или вроде того. – Теперь её щёки стали уже пунцовыми, что неудивительно. Как можно быть такой глупой?!

– Да, отлично, это его точно успокоило, так ведь?

– Я. Не. Сказала. Ничего. Плохого.

– Да нет, СКАЗАЛА, Салли! С чего тебе вообще понадобилось что-то ему говорить?

– Знаешь что, мисс Безупречность, может, не надо тут панику наводить, а? – Салли с горящими от злости глазами садится на кровати и сметает на пол бумажный пакет с булочкой. – ТЕБЯ там не было, ТЫ не знаешь, какой он…

Я вскакиваю на ноги и сжимаю кулаки.

– Я прекрасно знаю, какой он! Именно поэтому держусь от него подальше! – я пинаю пакет с такой силой, что он врезается в стену; булочка, которую Салли бережно оставила на потом, разлетается по всему полу. – По крайней мере, так я не боюсь, что скажу что-то настолько ТУПОЕ! – ору я.

И в ту же минуту мне хочется забрать эти слова обратно. У Салли на глаза наворачиваются крупные слёзы, я делаю шаг к ней и протягиваю руку, но она бьёт меня по ней. Её ярость распаляется всё сильнее, и желание плакать у неё пропадает.

– Нет, – говорит она. – Не смей. – Она собирает свои вещи и хватает пальто и перчатки. – Думаешь, ты особенная, да, Пег?

– Я… о чём ты?

– О тебе и твоём даре, – она презрительно усмехается. – Но только он не делает тебя лучше других, Пегги Девона, и уж точно не делает лучше меня! Если твой папочка называет тебя особенной, это ещё не значит, что все остальные так думают. Ты ужасный друг. Может, мистер Тейт прав. Может, ты и правда омерзение.

– Омерзен… – я вижу, как Салли сжимает кулак, и прикусываю язык, чтобы по привычке не поправить её.

– Если ты правда так думаешь, – говорю я, – то убирайся.

Салли медлит. Мне бы извиниться, тогда извинится она, и у нас опять всё будет хорошо, так уже сто раз было.

Я молчу.

Салли разворачивается, быстро выходит из комнаты и спускается по лестнице. Мама что-то кричит ей вслед, но она уже вышла из дома.