Узнав об этом, поэт Джон Дэнем, вечный оппонент Уизера на поэтическом поприще, обратился к королю с просьбой помиловать Уизера.

– Как, – удивился король, – вы ходатайствуете за вашего противника!?

– Да, Ваше Величество, – ответствовал Дэнем. – Я желаю ему долгой жизни, чтобы не остаться самым скверным поэтом во всей Англии.

Король расхохотался и помиловал Уизера.

Александр Дюма-отец показывал Парижский зоопарк одной молодой иностранке. Взор посетительницы остановился на олене, на голове которого красовалось четыре рога вместо двух.

– Что это за животное? – спросила дама.

– Это… как вам сказать? – ответил Дюма. – Я думаю, что это просто вдовец, который снова женился.

Однажды, когда А. Дюма упрекнули в том, что он в своих романах искажает некоторые исторические факты, писатель ответил:

– Возможно, но история только лишь гвоздь, на который я вешаю свою картину.

Когда Александру Дюма-сыну сообщили, что его прославленный отец с наивным восторгом рассказывает всюду об успехе своих “Трех мушкетеров”, восхваляя собственный талант, он заметил с иронической улыбкой:

– Мой отец – это большое дитя, которым я обзавелся, когда был совсем маленьким. – И добавил: – Надо извинить старика. Он, как детский воздушный шарик, может подняться в воздух, только чем-нибудь наполнив свою пустоту.

Дюма-отец не оставался в долгу. Однажды он заметил одному из своих приятелей:

– Я только что провел два часа в жарком споре со своим сыном. Мы обменялись с ним ценными мыслями и в результате я ухожу совершенно пустым.

Это не мешало отцу и сыну быть в самых приятельских отношениях. На премьере “Дамы с камелиями” Дюма-сына Дюма-отец аплодировал громче и дольше всех.

– Мсье Дюма, – сказал ему кто-то из зрителей, – вы аплодируете этой пьесе так горячо, словно вы сами её автор.

– Я автор автора, – скромно ответил Дюма.

Как-то Дюма-сына спросили, что он думает о так называемых супружеских оковах.

– Супружеские оковы, настолько тяжелы, что их можно нести только вдвоём, а иногда даже и втроём, – ответил Дюма.

Как-то Екатерине II была представлена делегация духовенства для изложения важной просьбы. Деятели Церкви жаловались, что некогда царь-батюшка Пётр Алексеевич изволил перелить колокола на пушки. А сам, когда колокола снимал, обещал вскорости вернуть. Да и не вернул.

– Так не поспособствуете ли вы избыть наше горе, матушка? – смиренно поклонились духовные лица императрице.

– Обращались ли в своё время к самому Петру Первому, – полюбопытствовала Екатерина.

– Да, Ваше Величество, – ответил ей секретарь. – И петиция та сохранилась.

Императрица пожелала взглянуть на документ и обнаружила на нём резолюцию Петра Первого: «А х** вам моего не надо?».

Императрица попросила подать перо, чернила и своей нежной ручкой начертала: «А я, как женщина, даже этого предложить не могу».

Однажды Екатерине II стало плохо, и доктор прописал пустить ей кровь. После этой процедуры она приняла графа Безбородко.

– Как здоровье, Ваше Величество? – спросил граф.

– Теперь лучше. Последнюю немецкую кровь выпустила, – ответила императрица.

Как-то накануне Нового 1988 года, в консульское отделение Министерства иностранных дел СССР приходит факс от генерального консула СССР в Великобритании: “Настоящим сообщаем, что Королева Елизавета зачислена в штат посольства в должности машинистки-стенографистки с окладом в размере… Просим внести соответствующие изменения в штатное расписание”.

Изумлённый начальник Департамента заграничных кадров в Москве задумчиво чешет лысину и отвечает примерно следующее: “Праздники – праздниками, но пить всё-таки было бы неплохо поменьше…”. На что через десять минут за подписью посла приходит сообщение, что “пить было бы неплохо поменьше не нам, а вам и что это – не Королева Елизавета, а Королёва Елизавета Борисовна”.