Катрин не помнила, чтобы кто-нибудь так сильно волновал её, да еще и так быстро, и её собственная реакция на Ребекку была немного пугающей. Каждый Божий день она слушала о боли других людей и никогда не оставалась безучастной. Но она умела сохранять дистанцию, необходимую для того, чтобы помогать. Но с Ребеккой всё было иначе с самого начала, с самого первого мгновения. Я почти не знаю её. Почему же мне так сильно хочется изгнать грусть, что живет у неё во взгляде?

И тут Ребекка снова поразила Катрин:

– Тогда выскажу свое мнение как профессионал: на сегодня довольно разговоров о делах, – проговорила она мечтательно. – Начинаем просто наслаждаться ужином.

Катрин с радостью согласилась. По рекомендации Ребекки, она заказала фирменное блюдо, а затем, довольная, откинулась на спинку стула с бокалом вина. За ужином она стала рассказывать Ребекке о своей жизни.

– Я единственный ребенок в семье. Мой отец был преподавателем колледжа, а мама врачом, психиатром, как и я, – Катрин подумала о доме, в котором она выросла, совсем недалеко отсюда. – Я любила родителей и уверена, что они меня тоже. Хотя видела я их редко, по крайней мере, так мне тогда казалось. Я была поздним ребенком, не думаю, что эта была запланированная беременность. Они оба очень много работали, а я с десяти лет жила в школьном интернате.

Ребекка внимательно наблюдала за девушкой, и от неё не ускользнули грустные нотки в голосе Катрин.

– Так ты чувствовала себя одинокой?

Катрин замерла, удивившись неожиданному вопросу:

– Как ты догадалась? Да, у меня всегда было ощущение, что я для них посторонняя. Они безумно любили друг друга и, мне кажется, что им не нужен был ребенок, их семья и без того была полной.

Между родителями всегда была такая эмоциональная близость, что Катрин чувствовала себя лишней. Отчасти поэтому – и этого Катрин не стала рассказывать Ребекке – в личной жизни доктор была замкнутой. Её не интересовали посредственные отношения: она не чувствовала в них той полноты, что была в совместной жизни её родителей.

Она улыбнулась Ребекке, серьезно смотревшей на неё:

– Не пойми меня неправильно. Они помогали мне и любили меня, я не променяла бы свою семью ни на кого на свете. Ни сейчас, ни тогда.

Ребекка кивнула. Она вдруг осознала, что они обсуждают нечто глубоко личное, и перевела разговор на более нейтральную тему:

– Так что ты делаешь для себя? В свободное время?

– Люблю читать и подолгу кататься на велосипеде. Обожаю старые фильмы, не раз утром в воскресенье проводила по многу часов в книжном. Ну а ты?

– Боюсь, я типичный коп, – печально улыбнулась Ребекка. – Когда я не работаю, я всё равно работаю. Хотя, помнится, как-то мне доводилось читать книжку.

– А как ты выбрала свою профессию?

– Да я и не выбирала, – пожала плечами Ребекка. – Я просто родилась в ней, как и многие копы. Мой отец прослужил в полиции сорок лет, и отец моего отца тоже. Я всегда знала, что буду копом. Я училась в колледже и ненадолго это отсрочила, но всегда знала, что буду наводить порядок на улицах.

– И тебе это нравится? – Катрин задала этот вопрос отчасти из профессионального интереса, но скорее потому, что ей хотелось больше узнать о женщине, сидевшей напротив. Заглянуть под полицейский бронежилет.

Ребекка явно была озадачена, словно никогда об этом не задумывалась.

– Как может тут что-то нравиться или не нравиться? Просто это моя работа, вот и всё. И я её делаю.

Такая уж я есть. Детектив не произнесла этого вслух, но Катрин всё равно уловила эту мысль. В голосе Ребекки звучала гордость и удовлетворение. Сейчас она выглядела расслабленной, ей было комфортно. Катрин такой её ещё не видела, и ей нравилось обаяние этой высокой женщины.