Прозвенел третий звонок, в зале шум значительно стих. Вот-вот должен был открыться занавес. Как вдруг, чуть скрипнув, в боковую «ложу» балкона открылась дверь – и в дверном проёме нарисовался подбоченившийся, никому не известный невысокого роста гражданин в замусоленной кепке, чем-то напоминающий вождя пролетарской революции. Юркнув ловкой мышкой между сидящими рядом директором филармонии и худруком, псевдо-Ленин вскрикнул тонким фальцетом, коверкая букву «р», вернее, заменяя её на «г»: «Так, товагищи, я доселе молчал, но тепегеча скажу!..» – и тотчас быстро подвинулся к обтянутому красным бархатом парапету, приподнялся на цыпочках, вытянулся всем своим тщедушным торсом вперёд и, по-ленински выкинув руку в сторону притихшего в ожидании открытия занавеса зала, закричал с хрипотцой в голосе:

«Товагищи, геволюция отменяется!.. Пгоститутка Кегенский угнал бгоневик!»

Доселе ожидающий начала концерта зал стал на мгновение ещё тише, но через секунду взорвался неудержимом хохотом. Публика, топая ногами, неистовствовала, многие повскакивали с мест в желании разглядеть того, кто кричал. Из глубины зала раздались разного характера, осуждающие и, наоборот, подбадривающие возгласы. «Прекратите безобразничать!» – кричали возмущённые, наверное, близкие к городской власти товарищи. «Давай, Ленин, шпарь, что ещё?!» – весело подбадривала противоположная несознательная сторона. Но новоявленный Ленин не успел больше произнести ни слова.

Не прошло и двух минут, как к мужичку в кепке, предварительно наступив на ногу взвизгнувшей жене директора филармонии, подскочили двое в штатском, отработанным приёмом заломили руки за спину и, приподняв, не вывели за шиворот, а буквально как короля, драгоценную статую или прославленного героя, вынесли вначале в коридор, а потом по чёрной лестнице через служебный вход в оперативно подогнанную к самому крыльцу дежурную милицейскую машину.

Этот исторический факт рассказал Юре его хороший знакомый Иван Васильевич Ефремов, что в те годы был молодым, учился в дневном техникуме, а по вечерам подрабатывал осветителем в этой самой филармонии. И знаете, кого он узнал в псевдо-товарище Ленине? Михея. Михей постарше его был лет на десять и чудить тогда любил – хлебом не корми. Такое порой отчебучит – хоть стой, хоть падай от смеха! Вот и отчебучил в тот раз 15 суток медвытрезвителя, хотя выпивши был малость.

Но сколько Юра дядьку Михея ни расспрашивал – тот точно напрочь забыл этот случай или притворился непомнящим. Шутка ли дело – мог за ту выходку запросто и реально большой срок схлопотать. Но времена были застольные, весёлые, Райкина и других юмористов не меньше чем космонавтов любили… Приняли происшествие за обыкновенное мелкое хулиганство. Оно и понятно. Мужик просто разобиделся, что билета на кумиров советской молодёжи не достал. Он же ради энтого дела даже галстук новый нацепил – бордовый, в мелкую крапинку. И тут такой облом! Вот и не выдержал, с досады решил неизвестно кому отомстить. Особенно билетёрам, что в зал не пропускали. Дверь в боковой балкон оказалась не охраняемой – он и нырнул в неё. А ленинские слова уж сами собой изо рта, как шарикоподшипники, покатились. К тому же и ростом, и видом своим чем-то напоминал Ленина, что загримированным под рабочего Петрова в Разливе революцию замышлял провернуть. А мужичок за Ленина вроде как отменил. Однако, прежде чем выпустить, отсидевшего все 15 суток дядьку крепко поругали, страсти нагнали и посмеялись заодно. На том история с отменой революции и закончилась.

Но Михей так-таки и не признал сей антиреволюционный выпад за деяние своей молодости.