Мосье, беднякам немного нужно для пропитания, они просят только крошек, что падают со стола богачей, но если их лишить этих крох, они умрут с голода. Мне тоже не надо много любви со стороны тех, кого я люблю. Я не знала бы, что делать с дружбой, принадлежащей мне целиком, мне одной, я к этому не привыкла. Но Вы проявили ко мне небольшой интерес, когда я была Вашей ученицей в Брюсселе, и я упорно хочу сохранить этот интерес – я цепляюсь за него, как цеплялась бы за жизнь…»

«18 ноября 1845 (?).

…Скажу Вам честно, всё это время я пыталась забыть Вас, ибо воспоминание о человеке, которого не надеешься когда-либо снова видеть и которого тем не менее так высоко ценишь, слишком раздражает сознание… Я делала всё возможное, чтобы занять ум, я совершенно отказалась от удовольствия говорить о Вас – даже с Эмили, но я оказалась не в силах побороть ни моих сожалений, ни моего нетерпения. А это так унизительно – не иметь контроля над собственными мыслями, быть рабой сожалений, воспоминаний, рабой навязчивой и господствующей идеи… Почему я не могу относиться к Вам так же дружески, как Вы ко мне, – не более и не менее? Я бы тогда была так спокойна, так свободна – я бы смогла без всякого усилия с моей стороны хранить молчание хоть десять лет…

…Когда я перечитала это письмо, оно показалось мне довольно мрачным, но, – простите меня, мой дорогой хозяин, – пусть не раздражает Вас моя печаль, ибо, как сказано в Библии, «от полноты сердца глаголют уста», и мне, действительно, трудно быть весёлой, если я думаю, что больше никогда не увижу Вас…

Ш.Б.»

На полях этого письма её учитель записал фамилию и адрес своего сапожника.

Когда супруги Эгер прощались с Шарлоттой, они предложили переписываться. Мосье был готов помочь своей ученице советом во всём, что касалось её замысла открыть собственную школу. Более того, супруги пообещали прислать одну из своих дочерей для изучения английского языка, когда дело будет как следует поставлено. Сама Шарлотта с энтузиазмом предалась мечтам о школе, очевидно, и потому, что школа обещала постоянную связь с мосье Эгером, более или менее постоянную переписку с ним. Положение дел в Хауорте отрезвило её. Отец почти ослеп, Эмили читала ему газеты, вела его переписку, а кроме того, занималась хозяйством, но в определённые часы дня она затворялась в бывшей детской, которая стала её комнатой, и очень не любила, когда нарушали её уединение. Она писала стихи. Брэнуэлл, которого за пьянство и некоторые упущения по службе уволили с железной дороги (его литературные дерзания, подобно надежде стать художником, не увенчались успехом), и Энн служили, соответственно, учителем и гувернанткой в богатом семействе Робинсонов. Энн по-прежнему мечтала о собственной школе, но как оставить отца? Шарлотта решила открыть небольшой пансион в Хауорте, в самом пасторском доме. Они потеснятся, но всё же осуществят свой замысел. Она горячо взялась за дело, были напечатаны и разосланы друзьям проспекты с просьбой подыскать учениц, но желающих не нашлось. Потекли однообразные дни в зимнем Хауорте, томительные из-за ожидания писем, но только, по-видимому, однажды пришла весть от мосье Эгера – ответ на её «не очень разумное письмо». Ответ был суров, мосье не мог скрыть своего неудовольствия. Не таких писем он ждал от мисс Шарлотты…

Возможно, он тоже находил некую прелесть в отношениях Учителя и Ученицы. Вокруг было столько юных лиц, и, наверное, не одна пансионерка взирала на «профессора» с безмолвным обожанием: мосье так умён и оригинален! Ему, наверное, доставляло истинное удовольствие учить девиц, а так как его всегда раздражали непонятливость и леность, то не одна, наверное, и слёзы проливала, выслушивая язвительные нотации мосье. Вот тут-то на свет божий извлекались карамельки – своего рода ритуальное действо. Такие отношения, вероятно, немного тешили мужское самолюбие Эгера, но были столь невинны, что мадам Эгер принимала их как должное. Иное дело – мисс Шарлотта и её отношение к Эгеру. Она была одинока, несчастна, и она его любила. Мосье был добр, – во всяком случае, ей так казалось, – и уж поэтому он должен был отвечать на её письма. А кроме того, в Брюсселе он ценил её способности и ум, и своими письмами Шарлотта пытается поддержать его интерес к себе, но её письма исходили нежностью и отчаянием. Она молила, упрекала, гневалась (очень редко), смирялась, опять умоляла, пыталась казаться беспечно-весёлой. Она не могла, да и не хотела, очевидно, скрывать свои чувства: их отношения – высшего порядка, они имеют право существовать независимо от того, женат мосье или нет. Он, однако, полагал иначе. Эгер был религиозен, строг в вопросах долга, а кроме того, наверное, любил жену и совсем не хотел доставлять ей ненужного беспокойства приватной перепиской. Если даже мадам не попалось на глаза «не очень разумное» письмо, сам мосье Эгер, очевидно, не считал возможным отвечать на