Мы с ним сходились в одном мнении: если кто-то говорит, что поиск смыслов в корне должен быть чужд человеку, что это, в принципе, бессмысленно и глупо, что истинная семантика здесь и сейчас, в этом и следующем дыхании, то, скорее всего такой человек обманывает самого себя.

Так мы полагали…

Возможно, я просто отстаивала поведение своего лучшего друга. Друга, которого у меня больше нет, и не будет.

Иногда Тим снится мне. В таком виде, как если бы я смотрела в камеру обскура. Или в негатив фотографического снимка. Он улыбается мне. Всегда. Но ему тяжело. Я чувствую его боль и смятение. Я, конечно, стараюсь помочь ему, даже сама не зная, в чем именно. Прямо там, во сне. Но у меня ничего не получается. Его образ уходит, стирается, тает.

–Мы собираемся веселиться, ведь так? – спросил он у меня, продолжая оценивать свои футболки, сложенные на небольшой двуспалке в его комнате.

–Не знаю, как ты, – отвечала я ему, покачиваясь в стареющем офисном кресле, – но лично мне интересно еще раз повидать того мужика, который втирал о пользе работы и занятости, и уговаривал меня не торопиться задумываться о деторождении.

–Ты запала на него, да? – Его брови в сожалении поднялись домиком.

–Нет, ни в коем случае! – Я замотала головой. – Скорее, он подкрепляет мою уверенность в собственных убеждениях по поводу самой же себя.

–То есть, ты отправляешься за подпиткой?

Он попал в яблочко.

–О, Боже, да! – воскликнула я, воздев к потолку открытые ладони. – Мне нужен этот кислородный коктейль из непринужденной беседы и взаимоуважения!

–Ты забыла про легкое возбуждение.

–Без него мы бы все были роботами.

Я оправдывала себя и всех себе подобных.

Тим посмеялся надо мной, и, не меняя спокойного тона, обозвал меня «грешницей».

–Грязная грешница! – сказал он.

И сразу добавил:

–А если его там не будет? Ты будешь разочарована?

Подумав, я ответила:

–Думаю, что да. Немного.

–Но ведь изначально мы отправлялись за весельем. Ты ехала, чтобы предаться праздности! Как же так? Отсутствие стимула, и мы резко превращаемся в собственные тени?

Он не говорил «ты» или «я». Он говорил «мы». Не имея в виду отдельно себя, или меня. Он говорил обо всех.

Я это понимала. Как и то, что он снова приглашал меня рассудить этот мир, и людей, которые в нем живут.

–Хочешь сказать, что этот несчастный женатый мужчинка есть стимул к моему хорошему настроению? – Я говорила напрямую. – Мужчина, который своим стремлением идентифицировать мои чувства старается затащить меня в одну из многих постелек, в какой-нибудь дешевой гостинице или на съемной квартире. Он – стимул?

–По логике, да. Он – твой стимул.

–Если это так, то тогда мы определенно ежедневно упускаем нечто важное.

Тим неоднозначно улыбнулся, и снова переоделся в новую футболку, не забывая поправлять творчески украшенный беспорядок на голове.

–Упускаем удовольствие? – спросил он.

–От которого отказываемся, если отсутствует стимул?

Я всего лишь продолжала его мысль.

Он утвердительно кивнул, и сказал:

–Удовольствие, которое мы можем получить, если позволим себе это. Если дадим себе на это разрешение.

–То есть, мы можем встать на путь, где всегда будет только вечное наслаждение, просто подписав договор с самим собой на дозволенность получать удовольствие?

–Не бывает вечного наслаждения.

–Тогда что же будет, если мы все-таки дадим себе волю, и раскошелимся на гедонизм?

–Вариантов много. – Он остановил выбор между двумя футболками. – Исход всегда неожиданный…

Удовольствие – это не только вопрос выбора и дозволенности. Это еще и готовность испытать горечь от того факта, что ты все еще жив и дышишь, и способен испытывать разной степени наслаждение. Это готовность испытать боль.