Кирилл мало что знал обо всем этом. Его постоянно посещали иллюзии на мой счет; иллюзии, за которые не стыдно; за которые не ругают. В основном, он воображал, что я по большей части домашний человек. Что я истинная домохозяйка. Собственно, я сама подсунула ему этот образ, сама не понимая, зачем. Видимо, что-то подсказало мне поступить именно так. Правота, в свою очередь, оказалась на стороне этого что-то, – Кирилл любил истинную женщину, ту женщину, которая ждет своего мужчину в их общем доме, с готовым ужином и теплотой в душе.

На тот момент у меня даже не было мыслей подобного рода – мой образ женщины не всегда сходился на супружестве или семейственности. Я жила со своим одногруппником под одной крышей уже второй месяц, и меня это весьма устраивало. Чувство свободы поглощало нас с головой. Почти каждый вечер нас тянуло «выйти в свет». Нам не сиделось дома, и мы готовы были познавать нашу личность в любых ипостасях нетрезвого состояния.

Признаться честно, меня хватало не на долго. А вот Тимон, кажется, мог пить спиртное ведрами, стремясь достигнуть таким образом высшей точки своей удовлетворенности.

Мы с ним были осведомлены о фактах химической зависимости, какого бы роды она ни была: алкогольная либо наркотическая. Поэтому рано или поздно, но я вижу красный свет. В то время, как Тим считает, что в измененном состоянии сознания кроется не то, что удовольствие в степени икс, но и глубочайшие тайны бытия. Мир полон знаков. Становится отчетливее виден определенный путь. Некая рука ведет тебя между зеркальными отражениями в бесконечном стеклянном лабиринте.

Мы были молоды и прекрасны. Он был Богом. Я – его Богиней. Мы были готовы к встрече с любым небожителем или обитателем земной тверди.

В своих мыслях я уже стремглав неслась по лестничному пролету в подъезде, чтобы только вырваться из четырех стен на улицу, запрыгнуть в такси и отправиться навстречу ритму, в котором движется этот мир, когда солнце уходит за горизонт, и на небе балом правит луна.

Ночь. В ней воздух из other side. Я вдыхала его, и чувствовала, как на какое-то недолгое время позволяла себе быть счастливой.

Да! Я готова к этому!..

Но Тим застрял в своем гардеробе. Он не сразу способен выбрать одежду, в которой ему будет хорошо и комфортно. Я, как верный друг, поддерживала его желание быть разным, и не похожим на себя. На того себя, каким его имела честь знать я – прагматик и реалист с тонким чувством юмора; открытая душа и доброе сердце; и ничем неисправимая наивность.

Он снимал очередную футболку, чтобы примерить следующую. Как обычно, я получаю тихое удовольствие, наблюдая красивое мужское тело, занятое совсем не мужским занятием.

В нем сплелись две противоположности – типичная подростковая инфантильность и совсем не характерная для нашего возраста зрелость. Он говорил о сложных вещах, при этом оценивая свои дорогие шмотки, в попытке все-таки на чем-нибудь остановить выбор; он рассматривал свое отражение в зеркале так, словно старался уловить в нем тень самого себя; он был прекрасно сложен – для этого он постоянно отжимался, качал пресс, совершал подходы на брусьях и на перекладине. Но он всегда знал, что это не главное; и это тревожит его.

Тим не мог понять, в чем же тогда смысл, если не в удовлетворении самого себя или от жизни. В чем же тогда важность бытия? На чем стоит ставить акцент? Для чего и зачем мы нужны?

Он не скрывал своих мыслей, и мог резко менять темы бесед, ничуть не боясь смутить своего собеседника (временами, просто слушателя). В этом состоял его шарм. Он обольщал открытостью своего поиска.