Раздали фартуки, длинные, чёрные. Мне с моим ростом он был по колено, остальные же путались, и Володя подвязал их сзади на шее сначала себе, а потом и остальным. Мы ещё посидели немного, а потом зашёл главный.

«Пошли!» – скомандовал он.

Мы двинулись за бригадиром в этих фартуках на разгрузочную рампу, где стоял белоснежный вагон-холодильник.

Когда поехала в сторону дверь вагона, я понял, что за двумя красными купюрами стоял не просто так, а вполне осязаемый и огромный вес: пространство было максимально забито окаменевшими телами коров. Им, полутушам, было решительно всё равно, кто их и где будет переносить – комсомольцы или африканцы, лейбористы или католики. Вот эти прибыли к нам из Новой Зеландии, и я должен их теперь выгрузить на новое обретённое место для последующего распределения среди не очень сытого населения.

Я подумал, что вряд ли отправители, эти антиподы новозеландские, задумывались над будущим этих животных, а потом живо представил себе путь коровьих трупов через Индийский океан, Кейптаун, Атлантику. Штормы и тайфуны. Экватор. Нападение пиратов и летучих рыб. Тропические ливни и близкие айсберги. Геркулесовы столбы.

У них, у быв. коров с этикеткой на ноге, получается, были жизнь после смерти и путешествие, которое мне в то время могло только присниться…

Носили вдвоём – каждая замороженная полутуша получалась по центнеру как минимум, одному, понятно, не под силу. Берём из вагона – и на железную тележку, потом по рампе толкаем тележку в утробу ледника, придерживая, потому что груз скользит и норовит упасть на рельсы. Там переваливаем с грохотом на весы, и, раскачав, с помощью бригадира закидываем наверх пирамиды вдоль стены. Первые полчаса ещё были слышны шуточки Феликса и смех весовщицы Гали в ватнике и пуховом платке поверх шапки-ушанки, а потом всё стихло и сопровождалось только возгласами: «Куда, бл? Смотри, щас по ногам съедет! Давай, поднимай, студент! На три-четыре, оппа!»

Лил пот. Но вагон пустел!

Закончили мы где-то в два ночи. Раскидали! Сердце какой-то кусочек времени постучало 150 ударов в минуту и вернулось к обычному пульсу, молодость!

Галя позвонила диспетчеру насчёт внутризаводского локомотива, чтобы тот забрал рефрижераторный вагон.

Городской транспорт не ходил, нам нужно коротать время до пяти утра. И вот тут началось представление!

Василий Иванович наш достал из-под топчана топор с широким лезвием и коротким замызганным топорищем, передал Феликсу и бросил коротко: «Ребро!» Феликс кивнул, а мне сказал: «Пошли!» Пройдя мимо что-то вяжущей в своей будке Гали, мы оттащили под лампу одну полутушу и Феликс ловко, мощными ударами, отсёк два плоских куска – нам и, поменьше, кладовщице.

Стало понятно, почему она ждала и вязала в условиях низких температур!

Дефицит!

К тому времени компания наша уже отдышалась и валялась на топчанах вроде как в безразличном состоянии, но это с виду. На самодельной мощной плитке гудело ключом эмалированное ведро с водой. «Ну что – давай!», – Феликс опустил в ведро приличный кусман изумительной говядины, в которой искрящаяся на месте отруба алая мякоть на ребре была с белым новозеландским жирком.

Бригадир дал мне черпак и приказал снимать мутную пену при первом появлении. Я добился прозрачности. Тогда Иванович бросил в ведро пять больших луковиц в шелухе, сыпанул пакет перца горошком и несколько листов лаврушки. Сидеть возле ведра с ароматным бульоном было лучше, чем таскать полутуши, однозначно.

Я поймал взгляд Калинина – он как-то необычно кромсал на ящике, укрытом «Правдой», четыре, а может пять батонов, и подмигнул мне, странно улыбаясь при этом…