Удалось добраться только до первой бухты. Дальше скалы были отвесные, а иногда спускались к воде под отрицательным углом. Под скалами стоять опасно – сильным ветром могло снести любой камень с двухсотметровой высоты. Таких камней лежало много у подножья уступа. Глубина в бухте не превышала шесть метров. Но вода была мутной – сказывалось влияние ветра, который перемешивал воду и битый лед.

Возвращаясь назад, я увидел у кекура Володю и Алика. Они, по-видимому, все-таки решили тянуть разрез. Я пустился их догонять. Отлив дал мне возможность обойти кекур со стороны моря, а ребята полезли вверх по осыпи. Но за кекуром их не оказалось. Я подумал, что они направились в лагерь, и тоже решил вернуться. На лайде уже было неприятно находиться: ветер пронизывал до костей, руки коченели на воздухе. Ребят я увидел уже у второго кекура. Когда я их догнал, они начинали описывать береговые обнажения и вести разрез, прослушивая радиометром радиоактивность горных пород.

Ветер не унимался. Можно было подумать, что это не начало лета, а начало зимы. На льдинах стали появляться нерпы. Володя выстрелил из карабина. Но полакомиться нерпичьей печенкой нам было не суждено: пятнистые ларги быстро скатились со льдины и исчезли в глубине.

Километр разреза мы тянули около трех часов. Замеряли углы падения и простирания различных горных пород. Фиксировали контакты магматических и эффузивных пород. Отбирали образцы. Проследили несколько микротектонических сдвигов. Отлично просматривались, просто как в учебниках, так называемые зеркала скольжения по местам сдвигов одних пород по другим.

Вернулись к палатке. Я пытался разжечь костер, но пальцы на руках невозможно было разжать – так они замерзли.

Наспех поужинав, мы забрались в палатку, залезли в спальные мешки и стали слушать «Спидолу». Но приемник при таком ветре отказывался нас развлекать. Брезентовая крыша надувалась парусом, грозя улететь в море. Вдобавок к ветру и морозу вскоре пошел постоянно нас сопровождающий дождь. Под его шум мы и заснули.

26 июня. Утром я проснулся от грохота. Шума нашего ручья не слышно – все заглушал гром прибоя, который перемещал тонны валунно-галечных отложений на пляж и обратно. Мне эта канонада напоминала работу прокатного стана. В школьные годы дома, в Тирляне, я часто останавливался ночью на улице поселка и слушал, как работает наш листопрокатный завод – «прокатка», так все его называли. Слышно, как падает на рольганг заготовка – «сутунка» (металлургическое название «сляба»), как стучит клеть, когда под валки попадает раскаленная болванка. Это люди боролись с металлом и побеждали его. Руками и по́том этих людей из бесформенного куска железной руды плавилась сталь, прокатывались листы кровельного железа, рельсы, трубы и т. д.

Вспомнилась прежняя работа до поступления в университет. Мне необходимо было где-то работать в Одессе, чтобы не возвращаться в Магнитогорск, откуда я уехал поступать в Одесскую мореходку. Там уже учился мой товарищ Анатолий Белименко. С поступлением я опоздал, пришлось устраиваться на завод им. Дзержинского, что на Пересыпи. Там я около года трудился в листопрокатном цехе, аналогичном Тирлянской «прокатке», в качестве дублировщика. Это когда складываешь раскаленные листы, только что вышедшие из-под валков, по парам, тянешь их клещами в механический дублер, который сгибает их пополам, и затем получившийся пакет затаскиваешь на транспортер. Этот пакет поступает снова в нагревательную печь, где раскаляется до красноты. Затем пакет вновь поступает к прокатным валкам, где вальцовщик, орудуя клещами, вручную сует его между валков. Пакет за клетью подхватывает помощник вальцовщика и по верхнему валку передает его снова первому. Так изменением зазора между валками достигается требуемая толщина кровельного листа. Задача дублировщика – вовремя поймать клещами пару раскаленных листов, разъединить их (подорвать, чтобы они не склеились), наступая на нижний лист носком обитого железом ботинка, выровнять и сложить их в дублере вдвое, затем отправить на рольганг для доставки в печь.