Слезы уже срывались с ресниц, нос покраснел, а хлюпанье намекало, что сейчас грянет истерика.

– Достаточно, я понял.

Девица услышала, что ее собираются выдать замуж, но не удосужившись узнать за кого именно, и сбежала из дома.

– У Шанталь есть сердечный друг?

Всхлип прервался, на лице Фабианы промелькнуло недоумение.

– Нет-нет, что вы. Никого. Я бы знала.

Тогда просто дурость и это новомодное веяние в обществе: замуж по любви, никаких сговоров родителей. Что же… это не страшно. Он легко сможет переубедить невесту, когда они встретятся.

– Итак, Фабиана, я могу рассчитывать, что вы были откровенны, и нам не придется возвращаться к этому неприятному разговору?

Девица усиленно замотала головой, всем видом демонстрируя готовность сотрудничать: руки прижаты к груди, в глазах море верноподданнической любви и патриотизма.

Леон понимающе вздохнул. Большая часть его клиентов высказывала потрясающую храбрость и стойкость, но только до порога допросной, оказавшись же в стенах его кабинета, завзятые бунтари вдруг вспоминали о любви к родине и своих гражданских правах. Той самой родины, которую они пару дней назад усиленно поливали грязью.

– Тогда приятного вечера, дарьета, – он вежливо поклонился и вышел в коридор. Там принял доклад горничной: пропали драгоценности, белье, а вот из одежды почти ничего. Помощник подтвердил: кучер возил на станцию. С собой был взят саквояж. Дарьета была бледна, возбуждена, но настроена решительно – никаких слез или жалоб. «Она, знаете ли, у нас «железная» дарьета. Даже в детстве, разбив коленку, не плакала».

«Железная» дарьета не укладывалась в картину убегающей от жениха невесты. Он что-то упускал из виду, нечто очень важное.

Леон вышел во двор – день клонился к закату, воздух свежел, ощутимо пахло землей, весной, возбуждая и заставляя думать о делах отнюдь не о заговорщицких. Поймать бы дурочку, отшлепать, чтобы знала, как перечить слугам короны.

Отшлепать… Он зажмурился, поймав глазом лучик солнца. Подумалось, что волосы у Шанталь на солнце должны вспыхивать золотом. Все же по уму стоило плюнуть на вздорную девицу, пусть себе бегает, у него еще три варианта есть.

Звонко зачирикала птаха, перепархивая с ветки на ветку. Ей откликнулась еще одна.

Весна…

В памяти вдруг зашевелилось давно забытое. Гимназическая форма, пунцовый жар возбуждения и стыда, букет первоцветов в руках и насмешливый взгляд зеленых глаз незнакомки. Конопушки на щеках, рыжий локон, аромат фиалок. Он так и не узнал ее имени… Думал забыл, а вот оно когда вылезло…

Не зря он никогда не любил этого дурацкого времени года. Слякоть, простуда и глупеющие на глазах товарищи, шалеющие от проходящей мимо женщины. Надо было невесту выбирать осенью или зимой.

– ВанДаренберг!

Леон очнулся, пару секунд пытаясь понять, почему в его руках поводья, а оседланный конь уже стоит во дворе.

– Вот, прошу.

Он взял бумагу из трясущихся рук Гьюзеппе, не читая, сунул за пазуху. Отвел глаза от больного взгляда мужчины, вскочил в седло – Андэр догонит – и пустил лошадь в галоп.

За его спиной на крыльцо выскочил помощник с саквояжем в руках, огорченно взмахнул рукой и тут же ринулся на конюшню – седлать коня и догонять хозяина.

Комья грязи вылетали из-под копыт, ветер свистел в ушах, а в голове уже складывался план. Первым делом связаться со станцией, где проживает крестная. Пусть проверят поезд – действительно ли девица направилась туда. Впрочем, Леон был практически уверен, что станционная охрана никого, похоже, на перроне не найдет. Надо сажать на поезд своих людей, опрашивать пассажиров.

Он называл это чутьем. Коллеги – талантом сыскаря. Начальство считало результатом своего воспитания, но за годы службы от него ни один клиент не уходил. Достать из-под земли? Легко. Два года назад в землянке нашли одного… Думал, затихарился в лесу, не найдут?! Зря так думал. А о чем думала девица, убегая, он узнает, когда поймает.