Он встал, сглотнув пустоту того особого волнения, которое охватывает юношей, когда случайному взору нечаянно открывается одна из прелестных тайн женского тела. Он не знал,

что это волнение, порождающее в душе непонятную робость, обычно предшествует периоду влюблённости и должно означать скорое его наступление; и не готов был предположить, что сейчас она, возможно, использует несложный приём из арсенала женского обольщения.

Чуть поколебавшись, он крадучись направился к ней, не представляя толком зачем, и не зная, что будет делать дальше. Он преодолел лишь полпути, когда она повернулась и смотрела уже на него. Взгляд был приветливым и нежным.

– Какие у тебя волосы? – спросил он, опустив глаза к обнажённой ноге.

Она не совершила малейшего движения, чтобы закрыть тело, будто вовсе не замечала его состояния.

– Это цвет позеленевшей от времени меди.

– Разве? Они, вроде, не зелёные.

– На солнце они серебристые с бронзовым проблеском, или просто рыжие, если пристальнее вглядеться. Но могут быть любого цвета: сейчас женщины используют красители самых разных оттенков.

Она тряхнула волосами, шаловливо качнула ножкой, от которой он всё ещё не хотел оторвать взгляда.

– Что, отошёл? И уже способен любоваться женскими прелестями!? А не хотел со мной идти.

Он не раздумывал, имеют ли её слова двойной смысл, но, как и в палате, уловивши в них скрытую опасность, непроизвольно напрягся и помрачнел.

– Не сюда ты меня приглашала.

Она улыбнулась.

– А мужчина не спрашивает женщину, куда она его зовёт. Разве тебе со мной плохо?

– Нет.

– Так какая разница?

Он не ответил. Её улыбка не изменилась, но казалась теперь не доброй, а плотоядной. Внутри опять проснулся страх и беспорядочно затрепыхался, сбивая с ритма сердце и дыхание. Разум пытался его унять, но страх не принимал никаких резонов. Она перестала улыбаться и поднялась на ноги.

Грациозно стряхивая налипшие травинки с халата, она стояла к нему спиной и начала говорить, как будто обращалась к кому-то неведомому в чаще леса.

– Послушай, – её голос опять был ласковым, как в обращении с ребёнком, – так дальше не пойдёт. Давай объяснимся… Ты опять боишься. Успокойся: ты же видишь, я тебя насильно никуда не тащу. Между нами необходимо доверие. Согласен?

– Согласен.

– Прекрасно! – она повернулась к нему.

– Тогда дай ответ на простой вопрос: чего тебе от меня надо?

– Сам не догадываешься?

– Потому и спрашиваю, что догадываюсь… Пасёшь ты меня, как скотину, конец которой предрешён, и которую на бойне уже дожидается палач!

Резко, как от хлёсткой пощёчины, её голова отвернулась в сторону.

– Тебе-таки мало возможности, – проговорила она с нескрываемой досадой, – взахлёб упиваться смешением пяти никудышных человеческих чувств. Совсем хочешь избавиться от моей опеки, – она вновь повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза. – Не выйдет! Повторяю тебе: никуда ты от меня не денешься!

Наблюдая его смятение, она пожалела о том, что позволила короткой вспышке негодования вырваться наружу, и тут же смягчила тон:

– Мы теперь всё время будем вместе. А почему бы и нет? Чем тебя это не устраивает?

– Я не понимаю твоих поступков. Ты не сделала того, с чем пришла. Я несказанно рад.

Но почему бы тебе меня не оставить? Теперь это было бы логично и… – он запнулся, – великодушно.

– Не сбивайся на лесть, она не даст тебе опоры. Почему я не оставляю тебя? Да мало ли? Ну, скажем, ты мне нравишься.

Он глянул на неё озадаченно:

– Как это?

– Как обычно. Что, мужчина не может нравиться женщине?

– Так нельзя, – выдохнул он, как будто услышал вещь совершенно невозможную, и далее говорил не сдерживаясь, в стремлении скорее высказать всё до конца. – Я действительно боюсь, когда ты меня куда-то приглашаешь. Человек один раз может пережить такой страх, но не постоянно.