– Так-то лучше. – С презрением фыркнул черт и изящно запрыгнул на капот рокового для Рината автомобиля, закинув ногу на ногу. Одной из них он беззаботно болтал. – Так… на чем мы остановились?

– Зачем тебе его душа? – Холодно поинтересовался Женя и кивнул в сторону Рината. – Он – убийца.

– Чем грешнее душа, тем она слаще. – Плотоядно облизнулся черт и элегантно постучал пальцами по воздуху. Его голосом вновь заговорила девочка:

– И убийцей он стал, благодаря мне. Как вы, смертные, готовите себе каждое утро яичницу с сосиской на завтрак, так и мы можем мариновать в грехах душу много лет себе на ужин. – Распухший язык еле шевелился в бездне разинутого рта девочки. Речь черта через девчонку звучала утробно и низко, словно из самой преисподней. – Вкусная-вкусная душа у Рината будет. А если же желаешь его отсюда забрать, то можешь занять его место. Я шаманов еще не пробовал. Правду говорят, что нити ваших душ сотканы из лунного серебра?

– Какой ты прожорливый. – Женя резко наклонился вперед и буквально выплюнул слова в обезображенное лицо девочки. Зловоние серы и гнили скрутили его легкие. – Не Бегемоту случайно пятки лижешь, пытаясь услужить?

– А ты, шаман, языкастый больно. – Черт ощерился и зашипел через ребенка, пока Женя еще ниже склонился к иллюзии дочери Рината – частички самого черта, восседающего на капоте, как на коне. Женя под плащом достал свой излюбленный зубчатый кинжал с костяной рукояткой, на которой был выгравирован образ умиротворенного волка – зверя, кому и принадлежала эта кость. – Тебе, может, без языка будет лучше?

Женя без промедления провел острием по застарелому шраму на левой ладони. Сначала сделал длинный вертикальный надрез, а ниже от него, тоже слева, разрезал плоть по диагонали. Алатырь. Руна начала всего Мироздания. Все реки текут под Алатырь-камень к истокам. Так и кровь шамана, усиленная мощью Алатыря, способна откинуть нечисть к началу. Если человек когда-то отдал свою душу в служение мраку, то обратиться ему назад душой, навеки неприкаянной. Если же изначально был рожден нечистым, то к себе в подземное царство вернется.

Черт почувствовал приторный для него запах крови и заблеял от предвкушения.

«Похоже, решил, что я согласился на его условия», – промелькнуло в голове Жени, как он ударил девчонку по щеке, прижимаясь к ней кровавой руной.

– Истоки свои ты забыл, но Алатырь все воротит, – яростно велел Женя, и девчушка упала мешком, набитым кровью, лопнувшими органами, раскрошенными в белоснежный порошок косточками, на асфальт, и иссиня-черный, как и БМВ, пар резво возвратился к черту. Он с искаженным злобой лицом вдохнул свою частичку.

– Значит, по-хорошему ты не хочешь… – Угрожающе начал черт, но Женя не дал ему договорить. Схватив за плечи, скинул его с капота на землю. Две другие частички черта, которые дотоле удерживали Рината, зашевелились сзади, но Женя им не дал себя переиграть.

– Ты, урод обжорливый, еще не сталкивался с шаманами и тебе очень не повезло первым встретиться со мной. – Теперь уже очередь Жени была ощерить зубы. Он уселся на грудь черта и уперся в его лоб окровавленной ладонью. – Алатырь все возвращает. Форму, племя и края.

Черт ничего не успел предпринять, оказавшись под Женей, и от шаманской крови, усиленной рунической магией, нечестивый затрясся в почти предсмертных конвульсиях, пронзительно заверещал, и те, кто некогда удерживали Рината, тоже растаяли, как и образ покалеченной девочки. Женя поднялся с черта, скривившись в отвращении. Человеческая кожа, которую на себя примерил черт, таяла на нем, как сливочное масло на раскаленной сковороде. Он катался по асфальту, пока теневому миру не открылся его настоящий облик: угольная, испещренная бороздами кожа, рябое лицо, покрытое плешивой бородкой, пустота на загривке – совсем не осталось души, даже истощенной.